Убить Ангела - Сандроне Дациери

– Я просто удивлен, что, когда копа отстраняют, ему оставляют личное оружие.

– Почему нет? Мне не предъявлено каких-либо серьезных обвинений, – рассердилась Коломба.

– Может, серьезное преступление ты совершишь как раз с помощью личного оружия. – Данте ухмыльнулся и проглотил две таблетки разного цвета и формы, запив их водкой из мини-бара. – Иногда я спрашиваю себя, как человечество до сих пор себя не угробило.

Коломба положила пистолет на прикроватную тумбочку рядом с потрепанной книжкой «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли и выключила свет.

– Спи давай, – сказала она, разделась и, оставшись в майке и трусиках, забралась под одеяло.

Данте прекрасно видел в темноте, к тому же в комнату падал свет с улицы. Надо было, конечно, отвернуться, пока Коломба готовилась ко сну, но ему это не удалось. Вытянув руку в открытую дверь, он мог бы к ней прикоснуться. Разумеется, ничего подобного Данте не сделал, но был рад, что Коломба сейчас его не видит. Не обязательно было разбираться в микродвижениях и языке тела, чтобы прочесть эмоции на его лице.

«Ты превращаешься в маньяка».

Данте всегда вел себя с Коломбой так, словно оба они были бесполыми: такое поведение казалось ему наиболее уместным, но стоило все больших усилий. От малейших ухаживаний его удерживала уверенность, что он ей неинтересен, да и опыт подсказывал, что их отношения закончились бы провалом. Пожалуй, предлог, под которым девушки по всему миру отказывают непрошеным воздыхателям, не так уж и надуман: иногда влюбленность действительно разрушает дружбу.

И все-таки с некоторых пор – точнее, с момента, когда их снова свел недавний теракт, – помимо физического влечения, его одолевало новое чувство, остававшееся безымянным только потому, что Данте не желал давать ему имя. И он никак не смог бы назвать его дружеским.

Поворочавшись на раскладушке, Данте закурил последнюю сигарету.

«Какой бред. Можно подумать, тебе мало неприятностей».

Он задумался о другой женщине, вызывающей у него гораздо менее сладкие сны, чем Коломба, а заснув, увидел перед собой ведьму с голубым языком.

Данте не мог знать, что ведьма в это время работала не покладая рук.

Зная, что слишком сильная боль может свести с ума, Гильтине периодически выключала пламя и переходила к сдавливанию и удушению. Она действовала осторожно, чтобы не сломать Пеннелли кости. За последние часы мужчина не раз терял сознание, но упорно придерживался своей версии: он ни с кем ее не обсуждал, никому о ней не рассказывал. «Мне это было невыгодно», – выговорил он, давясь слезами и рвотой, когда Гильтине вынула носок у него изо рта. Она сунула носок обратно и подставила раскаленную плитку ему под мышку. Таксист изогнулся в беззвучном крике.

Верила ли она ему? На девяносто процентов. Даже на девяносто девять. Будь он закоренелым преступником или сотрудником спецслужб, он продолжал бы лгать в надежде, что его спасут или хотя бы отомстят за его смерть. Но Пеннелли был слабаком и сказал бы правду, чтобы прекратить пытки.

Гильтине повернулась к женщине. В ее работе сопутствующий ущерб был неизбежен, а иногда и необходим. Однако если остальные жертвы были предвиденными и обоснованными, то Пеннелли и его сожительнице предстояло пострадать в результате ее собственной беспечности. Поднялся ветер, и вместе с журчанием воды с улицы донеслись голоса.

«Не сейчас», – взмолилась Гильтине, но мертвецов разгневал ее промах, ее ошибка. Голоса становились все настойчивее. Она заткнула уши, включила телевизор и вырвала антенну. Трансляция сигнала прекратилась, и по экрану побежали жужжащие серые помехи. Она увеличила громкость до максимума.

«Белый шум электричества.

Чистота.

Пустота».

Резкий гул привел в чувство Пеннелли. Открыла глаза и Дарья. Ее лицо было измазано потеками туши и крови. Попытавшись избавиться от кляпа, она упала на пол и разбила нос, а потом только молилась, чтобы все побыстрее закончилось. Придушенный визг ее мужчины продолжал доноситься до нее вместе с отвратительной вонью сосисок на гриле. Когда чудовище в пластиковой маске делало с ним что-то ужасное, стоны становились короче и пронзительнее, а потом сменялись шумным пыхтением. Когда чудовище сняло с него кляп, раздались отчаянные мольбы – Роберто умолял, сулил, всеми способами пытался убедить мумию «ради всего святого перестать». Даже с закрытыми глазами Дарья точно знала, что происходит рядом. Она предпочла бы, чтобы чудовище заткнуло ей не только рот, но и уши, и даже попыталась об этом попросить, но изо рта вырвалось лишь мычание.

Теперь и она, и Пеннелли наблюдали за Гильтине, которая стояла на цыпочках, в экстазе раскинув руки. Казалось, женщина вот-вот забьется в эпилептическом припадке. Затем она упала на колени и закрыла уши своими кошмарными забинтованными руками.

Дарья поняла, что ей выпал единственный шанс на спасение. Откатившись по ковру к коридору, она поползла вперед. Если добраться до входной двери и каким-то образом ее открыть, возможно, ее увидит какой-нибудь прохожий. Лучше броситься в канал, чем снова попасть в лапы чудовища. Но не успела она проделать и половины пути, как рука Гильтине схватила ее за щиколотку и потащила назад. Дарья попыталась сопротивляться, упираясь в пол локтями, коленями и подбородком, но только сломала себе резец.

Не обращая внимания на ее жалкие попытки вырваться, Гильтине затащила ее в гостиную, приподняла и почти нежно заключила в объятия, а потом поднесла к ее шее рыбный нож и перерезала ей горло.

Пеннелли увидел лезвие, углубляющееся Дарье под подбородок, раскрывающуюся, подобно второму рту, рану. Он увидел то, чего не ожидает увидеть никто, – внутренности женщины, с которой он спал, трахался, ел и ругался. Ее перерезанную трахею, из которой вырвалось нечто вроде отрыжки, мускулы, позвонки, корень языка. А потом ковер залила кровь. Связанные скотчем ноги Дарьи колотились, как хвост русалки. Она билась все слабее, и наконец Гильтине выпустила тело и склонилась над мужчиной. Пеннелли смотрел на нее безумным взглядом, в котором смешались гнев, ужас и страдание. Будь он способен выразить свое чувство, оно бы выжгло весь мир.

Но такой возможности ему не представилось.

Данте проснулся на рассвете, но был настолько заторможен, что ему понадобился целый час, чтобы войти в комнату и принять душ. Обнаружив, что он оставил окно в ванной настежь распахнутым и температура снизилась до уровня ледникового периода, Коломба выругалась и ограничилась тем, что почистила зубы. После этого она спустилась на завтрак в гостиничный ресторан, в то время как Данте завтракал в машине с поднятыми дверцами, сделав себе кофе в подключенной к гнезду прикуривателя электрической кофеварке.

Он привез с собой банку кофе «блэк айвори», который потеснил в его сердце даже «копи-лувак», хотя у этих сортов было много общего. «Лувак» представлял собой полупереваренные мусангами кофейные зерна, а «блэк» – зерна арабики, которые собирались из испражнений проживающих в природном заповеднике слонов. Данте пришлось взять на душу непростительный грех, заранее перемолов их перед отъездом, но он старался как можно реже открывать банку, чтобы не выдохся аромат. То ли из-за воды, то ли из-за непривычной кофеварки кофе вышел не таким, как ему хотелось: фруктовые и цветочные нотки были довольно стойкими, а вот животный привкус почти исчез. Тем не менее Данте выпил четыре чашки, закусывая печеньем с отрубями.