Анализ крови - Джонатан Келлерман

А в самом низу одинокий конверт из плотной бумаги.

Открыв конверт, я прочитал то, что внутри, и сунул себе за пазуху. Груза теперь у меня было больше, чем в целом железнодорожном составе. Погасив фонарик, я вышел в коридор и посмотрел в обе стороны. Услышал голоса. В конце коридора была дверь на улицу. Я что есть силы устремился к ней и выскочил наружу, с горящими легкими.

Сектанты выходили из святилища, по большей части по-прежнему голые. Добравшись незамеченным до основания фонтана, я спрятался под дубами. Вышел Благородный Матфей в окружении женщин. Одна отирала ему лоб. Другая – Мария, некрасивая, почтенная старушка, сидевшая на входе в день моего первого приезда, – растирала ему шею и теребила член. Не обращая внимания на эти ухаживания, Мэттьюс провел свою паству на лужайку и предложил всем сесть. Шестьдесят человек послушно рухнули на землю, словно сдувшиеся меха. Я находился меньше чем в тридцати шагах от них.

Мэттьюс поднял взгляд на звезды. Пробормотал что-то невнятное. Закрыл глаза и начал напевать без слов. Остальные присоединились к нему. Пение было грубое и атональное – первобытный вой обуянных страстью язычников. Когда оно достигло крещендо, я бросился к мосту и дальше к воротам.

Граффиус лежал в нескольких шагах от того места, где я его оставил, крутясь, как уж на сковороде, пытаясь освободиться. Похоже, дышал он свободно. Я оставил его там, где он лежал.

Я не нашел то, что искал. Но дневники Своупа и бумаги, которые я забрал в комнате Мэттьюса, были очень красноречивыми. Мне было что показать. Вне всякого сомнения, мое воровство нарушало все правила добычи улик, однако собранного мной было достаточно для того, чтобы колеса закрутились.

Времени уже было за два часа ночи. Я сел за руль «Севиля», заряженный адреналином и заведенный до предела. Завел двигатель и собрался с мыслями: нужно добраться до Оушенсайда и позвонить Майло, а если он все еще в Вашингтоне, то Делу Харди. Потребуется не так уж много времени, чтобы известить власти, и, если повезет, расследование начнется еще до рассвета.

Теперь было как никогда важно держаться подальше от Ла-Висты. Свернув на заброшенную проселочную дорогу, я покатил в полной темноте. Проехал мимо дома Своупов, мимо питомника Маймона, мимо сараев и цитрусовых садов и уже добрался до плато, когда с запада вдруг появилась другая машина.

Я услышал ее до того, как увидел, – как и у меня, фары у нее были погашены. Лунного света едва хватило, чтобы определить ее марку. «Корвет» последней модели, темный, возможно, черный, прижавшийся хищным носом к земле. Громкий рев форсированного двигателя. Задний спойлер. Сверкающие литые диски. Но только когда я увидел широкие покрышки, я изменил свой план.

«Корвет» повернул налево. Проскочив перекресток, я повернул направо и поехал следом, держась на достаточном удалении, чтобы меня не было слышно, и стараясь не потерять из виду низкий черный силуэт. Сидевший за рулем дорогу знал прекрасно и вел машину, словно подросток-лихач, резко отпуская сцепление, входя в повороты на пониженной передаче без торможения, ускоряясь с ревом, свидетельствующим о том, что стрелка тахометра приближается к красной зоне.

Асфальт закончился. «Корвет» пожирал грунтовую дорогу словно полноприводный внедорожник. Подвеска моего «Севиля» протестующее дребезжала, но я не отставал. Черная машина сбросила скорость у перегороженного въезда к нефтяным вышкам, резко свернула к плоской горе и поехала вдоль нее. Быстро ускорившись, она помчалась, буквально обнимая ограду, отбрасывая на металлическую сетку разрезанную на ячейки тень.

Заброшенные нефтяные поля протянулись на многие мили, безлюдные, словно лунный пейзаж. Земля была испещрена оспинами заполненных жижей кратеров. Из трясины торчали ржавые остовы тракторов и тяжелых грузовиков. Над изуродованной землей поднимались ряды спящих буровых установок, одетых в ажурные башни, создающие обманчивое впечатление городских силуэтов.

«Корвет» был передо мной и вдруг исчез. Я затормозил, быстро, но тихо, и медленно пополз вдоль ограды. В одном месте в ней зияла дыра, достаточная, чтобы проехала машина. Стальная сетка была словно выстрижена огромными ножницами. На земле отпечатались следы широких покрышек.

Въехав за ограждение, я поставил машину позади ржавого крана, вышел и осмотрелся по сторонам.

Покрышки «Корвета» двумя толстыми гусеницами извивались между выгнутых железных стен: бочки из-под нефти, установленные друг на друга в три ряда, образовывали барьер длиной сотню ярдов. В воздухе стоял смрад дегтя и паленой резины.

Коридор закончился открытым пустырем. На бетонных блоках стоял снятый с колес старый жилой прицеп. Из единственного зашторенного окна пробивалось пятно света. Дверь была из некрашеной фанеры. В нескольких шагах от прицепа застыла приземистая черная машина.

Водительская дверь открылась. Отпрянув назад, я вжался в стену из пустых бочек. Из машины вышел мужчина с четырьмя большими сумками в руках, на пальце связка ключей. Сумки с продуктами он нес так, словно они ничего не весили. Подойдя к двери прицепа, мужчина стукнул один раз, подождал, стукнул быстро три раза, затем еще один раз, и его впустили внутрь.

В прицепе он пробыл полчаса, вышел со здоровенным топором в руке, положил его на переднее сиденье «Корвета», а сам сел за руль.

После его отъезда я выждал десять минут, затем повторил условный стук. Ответа не последовало, и я постучал еще раз. Дверь открылась. На меня уставились широко раскрытые глаза цвета полуночи.

– Вернулся так скоро…

Прямой широкий рот застыл в изумлении. Девушка попыталась захлопнуть дверь, но я успел вставить в щель ногу. Девушка надавила, но я оказался сильнее и вошел внутрь. Она отшатнулась от меня.

– Вы!

Девушка была прекрасна. Ее глаза горели безумным огнем, огненные волосы были забраны в прическу и заколоты. Выбившаяся прядь подчеркивала изгиб длинной шеи. В ушах висели два тонких кольца. Она была в обрезанных джинсах и белой блузке, не доходящей до талии. Плоский живот был покрыт ровным загаром, стройные ноги имели в длину не меньше мили, заканчиваясь босыми ступнями. Ногти на ногах и руках девушка выкрасила в сочно-зеленый цвет.

Внутри прицеп был разделен на два помещения. Мы находились в тесной желтой кухоньке, пахнущей плесенью. Содержимое одной сумки уже было выложено на стол. Три другие стояли на полу. Порывшись в сушилке для посуды, девушка схватила нож для хлеба с пластмассовой рукояткой.

– Убирайся отсюда, или я тебя зарежу! Клянусь!

– Нона, убери нож, – тихо произнес я. – Я не собираюсь делать тебе больно.

– Брехня! Ты такой же, как и все остальные. – Она стиснула нож обеими руками. Лезвие с зубцами описало неровную дугу. – Убирайся отсюда!

– Я знаю, что тебе пришлось пережить. Выслушай меня.

Нона обмякла. Похоже, она была озадачена. Какое-то мгновение мне казалось, что я ее успокоил. Я сделал шаг вперед, однако ее юное лицо исказилось от боли и ярости.