Жизнь, застигнутая врасплох - Михаил Март
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конверт с адресом Слепцов давно выбросил. Он помнил его наизусть. Главное — ключ сохранился. Можно сказать чудом, после всего, что с ним произошло.
Приличный дом. Он пешком поднялся на пятый этаж, не воспользовавшись лифтом. Оттягивал время. Очень волновался. Слишком долго он шел к заветному месту. С октября по июнь. Казалось, прошла целая вечность, годы, а не месяцы. Но он же дошел. Волнение вполне закономерное.
Остановившись перед квартирой, он долго выдерживал паузу, затем достал ключ и открыл дверь.
Перед ним стоял мальчик лет семи и завязывал шнурки на кроссовках. Увидев незнакомца, он мило улыбнулся.
— Здрасте. Вы доктор? К бабушке?
Слепцов ничего не ответил. Он растерялся. Обычная жилая квартира. Сквозь открытую дверь в комнате видна мебель. Мальчуган исчез, а гость не мог пошевелиться. Ноги налились свинцом и пригвоздили его к порогу.
Откуда-то появился старик в галифе и пижамной куртке.
— Проходите, мы вас ждем. Опять давление скакануло.
— Извините. Я, кажется, ошибся этажом.
— Вы не из поликлиники? А кого вы ищете?
— Я даже не знаю. Тут должен быть…
— А может, вам нужен Антон Семеныч? Понял. Но он здесь больше не живет. Мы обменялись. Он съехался с дочерью, а мы разъехались с детьми. Не хотят они жить с больными стариками.
— Давно?
— Переехали? В декабре. Антон Семеныч теперь живет на Тимирязевской улице, дом девять, квартира семьдесят. Там, где мы жили.
— Спасибо.
Слепцов, как робот, повернулся и начал спускаться вниз. Все ясно. Двенадцать стульев. Нашли в двенадцатом бриллианты и построили клуб. Слишком долго гулял.
И все же он поехал на Тимирязевскую.
Антон Семеныч смахивал на ханыгу. Дочки дома не оказалось. Старикан пил пиво на кухне и варил щи. На миллионера он не походил. Даже ремонт не сделал в новой квартире. Слепцов еще долго смеялся, ахал, охал, пока не стемнело.
Денег нет, идти некуда. Тучи нависли, вот-вот гром грянет. Теперь ему сам черт не страшен. Можно на лавочке переночевать, можно в подъезде на ступеньках.
Он вспомнил про любимый чердак. Может, его пустят на одну ночку новые обитатели апартаментов?
Сегодняшний день он объявил днем Ильфа и Петрова. Графа Монтекристо из него не вышло, придется переквалифицироваться в бомжи.
На метро денег не было, поехал наземным транспортом. Заработать себе на кусок хлеба он сумеет. Надо написать вторую часть романа о своем падении в ад. Первая осталась в Казахстане. Черт с ней. По памяти восстановит. Надо заняться второй частью, пока все события свежи в памяти. Впервые он писал правду, ничего не придумывая, а на деле получалась самая неправдоподобная фантастика.
Сочинять проще. Это как наблюдать за сражением со стороны. Сразу становишься таким умным, все видишь и замечаешь. Фельдмаршал! А ты попробуй покомандовать. Сразу в ефрейторы разжалуют.
Знакомая улица, знакомый дом, обшарпанная дверь черного хода, все тот же запах и полумрак. Все родное и до боли знакомое.
Чердачная дверь открыта. Из щели пробивался тусклый свет. Он вошел.
Бомжи трапезничали. Знакомые все лица.
Варя, Максимыч и Данила Петрович.
— Пустите блудного сына к очагу?
Наступила долгая пауза. Наконец его узнали.
— Пашенька! — воскликнула Варя.
— Значит, и тебя Змей кинул? — спросил Максимыч.
— И вас обманули? — удивился Слепцов.
— Да черт с ним. Мы хоть что-то заработали. А ведь ты свои отдал.
— Ворованные.
— Не важно. Костяха вовсе куклу получил, — возмутился профессор.
— Где он?
— На кармане попался, — с грустью сказала Варя. — В колонию загребли. Да ты присаживайся. Поди проголодался.
С чего начал, к тому вернулся. Вот она какая, свобода!
Павлу стало легче.
— А выпить найдется?
— Конечно. Мы же народ зажиточный.
Налили водки. Выпили.
— Выходит, Змей всех одурачил?
— В квартирах ничего не было. Пустые. Мы ждали, как дураки. Через месяц хозяева всех выкинули на улицу, — рассказывал профессор. — Потянулись сюда. Так и собрались. Участковому заплатили, теперь нас не дергают. А тут я месяца два назад одному хмырю телевизор чинил. В этот момент криминальную сводку показывали. Труп на свалке нашли. Одет, как олигарх. Смотрю, наш Змей на помойке валяется. Крысы нос отгрызли. Собаке собачья смерть. Грешно так говорить, но я порадовался. Не принесли ему счастья чужие денежки. Слишком много о себе мнил. На воровской общак руку поднял.
— И ты поверил? — усмехнулась Варя.
— Хватит вам о Змее говорить, — восстал Максимыч. — О покойнике либо хорошо, либо ничего.
— Значит, ничего, — согласился профессор.
— Зато у нас теперь Паша есть. Все веселее, — радовалась Варя.
— Конечно, — согласился Максимыч. — Поживем недельку, и вдруг — бац! Паша приходит под утро и мешок денег на ящик ставит. «Вот, ребята. Переночевал в гипермаркете и получил приз за выносливость».
Все рассмеялись. И отчего люди радуются? Много ли человеку надо? Главное — понимание, скажут некоторые.
Они друг друга понимали.
2
У каждого из обитателей чердака остались деньги. Нужды не испытывали, но без дела сидеть не могли. Варя продолжала копаться в помойках, Данила Петрович ломать и чинить телеантенны, а Максимыч купил себе старенькую «четверку» и развозил продукты по магазинам. Подворовывал, разумеется, но скорее по привычке, так как денег им хватало.
Пашу не беспокоили. После того как он рассказал им свою историю и сказал, что хочет написать книгу, все в один голос с этим согласились. Ему купили бумагу, дорогую авторучку с золотым пером, и он целыми днями не выходил на улицу. Пристроившись у слухового окошка на раскладном стульчике, Павел Михайлович Слепцов создавал новый шедевр. Первую часть своего романа «Падение в ад» он написал в психушке тюремного типа, вторую заканчивал на чердаке. Не очень, мягко говоря, комфортные условия, но они его не смущали. Ни одну книгу он не писал с таким азартом и знанием материала. Забывал о еде и времени.
Когда компания собиралась вместе после трудового дня, все ужинали и слушали новые главы, написанные задень. Чтение заканчивалось бурными овациями.
Пашу зауважали. Теперь его называли Пал Михалыч. Так его называли раньше, пока он не свалился с проторенной дорожки в кювет.
Книга была написана за две недели, и он начал составлять план первой части, делая наброски на отдельных листочках.