Рассекреченное королевство. Испытание - Ровенна Миллер

– Они станут сражаться, – тихо промолвила я. Мерхевен изумленно вытаращился на меня. – Народ, люди. Они не сложат оружия. Билль принят честно. Если вы попытаетесь отнять у народа реформы, люди выйдут на бой.

– Да прекратите вы, – сморщился, как от боли, Мерхевен. – Только и можете каркать – люди снова восстанут, люди снова восстанут… Я и раньше считал это глупостью, теперь же и подавно так думаю.

Глаза мои полезли на лоб – страшно подумать, как он далек от народа, как равнодушен к нему и как его недооценивает, тем самым наживая себе кровного врага.

– Но они уже сражаются. Мы оба это знаем.

– Ну, вспыхнул мятеж тут, ну, призвали к восстанию там. Неважно. Великой революции, которой вы запугали аристократию, не предвидится.

Я крепко сжала зубы: Мерхевену хоть кол на голове теши, он ничего не поймет. В отчаянии посмотрела на побелевшего, как мел, Теодора.

– Просто делайте то, что вам велено, – чуть ли не угодливо хихикнул Мерхевен, – и вскоре все наладится. Вы как были наследным принцем, так им и останетесь, и вскоре обо всем позабудете. Вам даже никто не запретит жениться – наоборот, полагаю, когда мы покончим с неурядицами, дворянство отнесется к ней, вашей невесте, более благосклонно.

– Держите карман шире! – вскипел Теодор. – Я вас арестую!

– Руки коротки, – вздохнул Мерхевен и прежде, чем я успела предупредить Теодора, выхватил из кармана миниатюрный серебряный пистолет и направил его на меня. – Не предполагал, что до этого дойдет.

– Тогда опустите пистолет! – Теодор сделал попытку выбраться из-за стола, но Мерхевен твердо держал меня на мушке. Спокойно и уверенно, словно настраивая струну на гитаре, он взвел курок.

– Вы угрожаете Совету мятежами и восстаниями, которые сами же и инсценируете. Вы распространяете слухи и памфлеты, призывающие к революции, а ваша колдунья-любовница дурит нам головы своей магией!

Держа меня на прицеле, Мерхевен не сводил глаз с Теодора. Я же глядела в черное дуло пистолета, как в бездну.

– Ничего подобного! – чеканя каждое слово, произнес пылающий гневом Теодор. – Мы ничего не инсценируем. Угрозы революции – не пустые слова. Вам не хуже моего известно, что народ повсюду оказывает вам сопротивление.

– Народ угомонится, когда вновь почувствует сильную руку власти. Вот чего ему не хватает – сильной руки власти.

– Это измена, – голос Теодора дрожал.

– Это не измена, – по-отечески ласково поправил его Мерхевен. – Это восстановление законности и порядка. Истинного, естественного закона. Лорды Крестмонт и Поммерли, а также ваш отец крепко держат бразды правления в своих руках.

– Мой отец, – гулким эхом отозвался Теодор.

– Да, ваш отец. Он не позволит своему заблудшему сыну стереть страну в порошок. Мы убедили его, что ваши реформы обернутся катастрофой для нашей страны, и он облек нас правом исправить совершенные вами ошибки.

– Правом… Он приказал вам бросить сына на произвол судьбы в Западном Серафе? Пригрозить пистолетом его нареченной?

– Он приказал мне сделать то, что я сочту нужным. Ради Галатии. – Мерхевен вздохнул. – Мне жаль, что так получилось. Но вы поймите, иного выхода у нас нет. Вы вдвоем останетесь здесь, дверь я запру – уж простите, а потом, когда я пришлю за вами, вернетесь в Галатию. Не раньше.

Смахнув с изящного мраморного столика ключи Теодора, адмирал поспешил к входной двери. В комнате повисла такая пронзительная тишина, что было слышно, как поворачивается в замке ключ и щелкают запирающиеся механизмы. А затем, словно рулон пропитанного по́том шелка, я рухнула на пол.

– И что теперь? – спросила я, дрожа как осиновый лист. – Бог мой, Теодор, они же решат… Они там, дома, решат, что мы их предали!

– Как только он отплывет, мы наймем корабль. В этом нам никто не помешает, – твердо заявил Теодор и отшвырнул кресло так, что хрустнули деревянные подлокотники.

– Помешает, – вздохнула я, выуживая из кармана записку Мерхевена. – Он нанял… чудно́е какое-то слово на серафском… в общем, ассасинов. Стоит нам показаться в порту, и нас убьют. Точнее, меня убьют.

– Мерзкая скотина, – выругался Теодор и присел рядом со мной. – Мы выпутаемся из этой передряги. – Он передернул плечами. – Да уж, подобного мы не предвидели.

Не знаю, зачем он это сказал – то ли чтобы успокоить себя, то ли чтобы утешить меня. А впрочем, неважно. Ярость, бурлившая во мне все время, пока Мерхевен целился мне в голову, и подавленный страх стремительным потоком хлынули наружу.

– А должны были! – выкрикнула я горькие, жалящие, словно осы, слова. – И я ведь предвидела… Я предупреждала – столь эфемерным понятием, как закон, дворянство не обуздать!

– По-твоему, я должен был предчувствовать, что, потеряв даже крупицу власти в Совете, дворяне изменят своему слову? – заорал на меня Теодор в ответ. – Что их ответом на реформы станет мятеж?

– Да! – Я смяла в кулаке складки платья, не зная, как вбить хоть толику здравого смысла в голову принца. – Да. Никогда их еще так не унижали. Никогда еще они не теряли власть.

– Но восстать против закона своей страны? Что же это за страна – без закона? В них воспитывали чувство долга, учили никогда не предавать свою родину…

– Да ты вообще ничего не замечаешь? – завопила я. – Неужели ты и вправду веришь, что какие-то старинные правила чести не позволят им творить, что захочется, и брать все, что вздумается? Они просто подменят эти правила новыми и станут разглагольствовать на каждом углу про свое благородство и свой долг перед страной, перед «подлинной» Галатией. – Как ни горька правда, сказать ее было необходимо. – Честь для них – расхожее понятие. Что способствует их выгоде, то способствует и их чести.

– Нет, – шепнул Теодор, – не для всех.

– Да, знаю, – тяжело вздохнула я, подавляя гнев. – Не для тебя, не для твоих братьев, не для Виолы или Аннетт. Но ты витаешь в облаках, ты отчаянно не желаешь смотреть правде в глаза.

– Послушать тебя, так дворяне, все мы, и я в том числе – просто падальщики, обирающие свою страну. Всегда такими были, всегда такими будем.

– Этого я не говорила, – отрезала я. – Но извиняться не собираюсь. Я прекрасно знаю, что ты и тебе подобные стремятся улучшить жизнь в Галатии, восстановить справедливость, и не стану петь тебе дифирамбы. Но сейчас-то ты понимаешь, понимаешь ли ты наконец, что дворяне одной рукой дают, а другой – забирают?

Теодор тряхнул головой.

– Ты хочешь, чтобы я признал свою неправоту? Отлично. Я был неправ. Довольна?

– Нет! Но теперь-то ты взял в толк?

– Даже если и не взял. – Теодор тяжело опустился на пол рядом со мной. – Когда мы вернемся в Галатию, мне преподадут такой урок, что я быстро научусь уму-разуму.