Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер

Он только что сошел с трапа самолета, впервые в жизни выбрался за границу и все же сумел поразить собеседника и эрудицией, и беглым французским. Бенуа поверить не мог, что образование Дугина оборвалось после второго курса Московского авиационного института. Он вспоминал, что его поразила прекрасная осведомленность гостя о литературе, выходившей на Западе, их вкусы совпали, совпали и взгляды на основные политические проблемы современности. Похоже, Дугин успел прочесть практически все, что вышло из-под пера Бенуа.

Дугин, как многие другие диссиденты, годами выстраивал контакты с Западом, контрабандой получая книги и поддерживая переписку. Но теперь, когда демократическая реформа Горбачева шла полным ходом, ограничения на выезд смягчились. Как и почти все граждане СССР, Дугин не мог свободно путешествовать, а ныне, обзаведясь загранпаспортом, отправился во внешний мир, о котором прежде только читал. Но ведь Дугин был не обычным диссидентом. Да, он подвергался преследованию за свои политические взгляды, его увольняли с работы, ему приходилось зарабатывать на жизнь уборкой улиц. Но он не был прозападным либералом, не радовался падению Берлинской стены и распространению демократии. Путешествуя по Европе, общаясь с Бенуа и другими идеологами «Новых правых», Дугин усвоил новый набор принципов и терминов.

Фигура де Бенуа не поддается упрощенной классификации. Сам он признает, что в молодости принадлежал к крайне правым политическим кругам. После политических волнений 1968 года он участвовал в формировании группы интеллектуалов, получившей название «Новые правые» в отличие от «старых правых», скомпрометировавших себя в первой половине XX века профашистскими симпатиями. «Старая правая идея мертва, и по заслугам», – писал он в эссе 1979 года[302], и это вполне типичное для де Бенуа рассуждение. Традиционные европейские консерваторы – католики, монархисты, националисты – сдавали позиции под натиском движения, которое заигрывало с языческими и традиционалистскими верованиями, не признавало политических различий между левыми и правыми и утверждало, что национализм – это тупик, выход из которого ведет к сосуществованию различных идентичностей и политических моделей. В 1986 году Бенуа писал:

Однако «Новым правым» так и не удалось избавиться от репутации экстремистов, хотя движение, по выражению французского историка Анри Руссо, «отрастило волосы и забросило монтировку на чердак», то есть постаралось вернуть респектабельность и интеллектуальность правому крылу, которое за несколько десятилетий до того превратилось в жупел для широкой публики[304].

Некоторые исследователи считают задачей этого движения «сохранение фашистского мировоззрения в промежуточный период»[305]. Однако другие отстаивали его подлинно оригинальную и сложную философию, сочетающую взгляды правого и левого крыла в антилиберальную, антикапиталистическую идеологию, которую так легко не ухватишь. Де Бенуа и вовсе не числит себя представителем крайне правой идеологии, напоминая, что решительно выступал против любых форм фашизма, и называя себя «антикапиталистом и коммунитарным социалистом».

«Старые правые» были настроены заведомо антисоветски, а «новые» питают не меньшую, а то и большую антипатию к Атлантическому союзу во главе с Соединенными Штатами. Если «старые правые» рассматривали европейскую интеграцию как угрозу традиционным национальным идентичностям, то для «новых правых» «якобинский» национализм – отходящая, продержавшаяся двести лет мода, порожденная промышленной революцией и глобальным рынком. «Для национальных государств типично неукротимое стремление к централизации и гомогенизации», – писал Бенуа в 1993 году в журнале Telos. Новые правые надеялись, что человечество вновь обретет себя, вернув освященную тысячелетиями форму общественной организации – империю.

Духовный путь де Бенуа вполне соответствовал устремлениям Дугина и других российских правых того времени, так что эти двое без труда пришли к консенсусу на основе «радикального центра», как назвал это Дугин. Прежде они оба были радикальными антисоветчиками, теперь их идеал оказался скорее антиамериканским. Дугин, еще не вполне сформировавшийся мыслитель, жадно глотал каждое слово старшего и до сих пор чаще всего ссылается в своих работах на де Бенуа: француз послужил молодому русскому философу своего рода интеллектуальным образцом.

Оба они посвятили свою жизнь национализму и участвовали в крайне правых группировках, при этом оба оказались чрезвычайно оригинальными мыслителями, восстававшими против узкоэтнических определений национализма и культурного империализма. Француз, однако, не желает брать на себя ответственность за вольное истолкование, какое Дугин придал его словам.

Подчеркивая совпадение своего пути и предначертаний де Бенуа, Дугин приписал наставнику много собственных мнений. И все же де Бенуа дает понять, что это как раз его не устраивает, он не может взять на себя ответственность за изложение своих идей на другом языке, поскольку не может на этом языке их прочитать. «Каждый автор изобретает себе предтечу», – писал аргентинский сюрреалист Хорхе Луис Борхес, и на практике уже трудно отделить подлинные идеи де Бенуа от дугинских интерпретаций. Например, в самой значительной своей работе «Основы геополитики» (1997) Дугин приписал де Бенуа основную идею книги: «…«государства-нации» исторически исчерпаны… будущее принадлежит только «Большим пространствам»… стратегически единым, а этнически дифференцированным»[307]. Де Бенуа, однако, никогда не формулировал теорию больших пространств и категорически не желает, чтобы ему приписывали подобные идеи[308]. Де Бенуа – чрезвычайно оригинальный мыслитель, сплавивший левые и правые идеи; с одной стороны, он превозносит европейское многообразие, а с другой – отстаивает необходимость оборонять европейскую цивилизацию от чужеродных влияний.