Великая и ужасная красота - Либба Брэй

Но охотница аплодирует.

— Хорошая попытка! Ты можешь стать отличной охотницей. Но сначала ты должна научиться наблюдательности и терпению.

Фелисити и терпение? Вот уж нелепая мысль! Будь эта охотница хоть кем, но ей предстоит одолеть немало трудностей, если она вознамерилась научить Фелисити терпению. Но, к моему удивлению, Фелисити не возмущается и не спорит. Она вместе с охотницей уходит в сторонку и начинает терпеливо усваивать урок правильного обращения с луком и стрелами.

— А ты чего пожелала? — спрашивает матушка, когда мы наконец остаемся с ней вдвоем.

— У меня уже есть все, чего я хотела. Ты ведь здесь.

Она нежно гладит меня по щеке.

— Да. Еще на какое-то время.

Мое радостное настроение мгновенно испаряется.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Джемма, я не могу навсегда остаться здесь, иначе я попаду в ловушку, как те несчастные потерянные духи, которым никогда уже не завершить дело их душ.

— А в чем твое дело?

— Я должна исправить то, что натворили Мэри и Сара много лет назад.

— Но что они натворили?

Прежде чем матушка успевает ответить, к нам подбегает Пиппа, и, переполненная восторгом, так налетает на меня, что чуть не сбивает с ног. Она крепко обнимает меня.

— Ну, ты его видела? Разве это не самый безупречный из джентльменов? Он умолял меня о позволении стать моим защитником! Он просто отдал себя и свою жизнь в мои руки! Ты когда-нибудь слышала о чем-то хоть вполовину таком же романтичном? Это даже вынести трудно!

— Это точно, — сухо откликается Фелисити. Она только что вернулась с охоты, измученная, но счастливая. — Да, не так-то это легко, как можно подумать, честно вам говорю. У меня рука будет болеть неделю, не меньше.

Она осторожно поводит плечом и морщится. Но я прекрасно вижу, что она благодарна и за эту боль в руке, и за то, что получила наконец доказательства собственной скрытой силы.

Тут к нам подходит и Энн; ее светлые длинные волосы падают на плечи локонами, лежащими совершенно по-новому. И даже ее вечно текущий нос как будто угомонился. Энн показывает на высокие тонкие кристаллы хрусталя.

— А что это такое?

— Это руны Оракула, сердце этой сферы, — отвечает матушка.

Я подхожу к ближайшему кристаллу.

— Только не трогай их! — спешит предостеречь она.

— А почему нельзя? — спрашивает Фелисити.

— Сначала вы должны понять, как работает магия этого мира, как управлять ею, а уж потом можно будет позволить ей войти в вас, чтобы вы смогли ее использовать по другую сторону двери.

— Мы сможем взять вот такую силу с собой, в другой мир? — спрашивает Энн.

— Да, но не сейчас. Как только Орден восстановится, они смогут вас всему научить. Но до тех пор это небезопасно.

— Почему? — спрашиваю я.

— Прошло очень много времени с тех пор, как в последний раз использовалась магия этой сферы. И невозможно предсказать, что может случиться. Возможно, что-то вырвется наружу. Или войдет внутрь.

— Они гудят, — говорит Фелисити.

— В них заключена очень мощная энергия, — поясняет матушка.

В ее руках появляется моток золотой пряжи, и она начинает плести «колыбель для кошки».

Я присматриваюсь к кристаллам. Если склонить голову в одну сторону, они как будто исчезают. Но стоит посмотреть на них под другим углом, и я сразу вижу, как они поднимаются из земли, сверкая ярче бриллиантов.

— Но как все это действует? — спрашиваю я.

Матушкины пальцы быстро перебирают пряжу.

— Когда прикасаешься к рунам, ты словно становишься самой магией. Она вплывает в твои вены. А потом ты можешь творить в другом мире то же самое, что и здесь, в сферах.

Фелисити подносит руку к кристаллу.

— Странно… он перестал гудеть, когда я подошла.

Я не могу удержаться. И протягиваю руку, не касаясь кристалла, но поднеся пальцы совсем близко к нему. Меня пронзает потоком энергии. Перед глазами все прыгает. Желание коснуться руны становится просто невыносимым.

— Джемма! — резко вскрикивает матушка.

Я быстро отдергиваю руку. Амулет на моей шее светится.

— Ч-что это было?..

— Ты — проводник, — поясняет матушка. — Сквозь тебя течет магия.

Фелисити хмурится. Но через мгновение она расцветает в улыбке, что-то замышляя. И садится на траву.

— А представляете, если… если у нас будет такая сила там, в школе Спенс?

— Мы тогда могли бы делать, что захочется, — кивает Энн.

— Я бы сразу обзавелась целым шкафом самых модных нарядов, — хихикает Пиппа. — И кучей денег.

— А я бы на целый день стала невидимкой, — решает Фелисити.

— Ну, мне этого нельзя делать, — грустно говорит Энн.

— А я смогла бы облегчить страдания отца…

Я смотрю на матушку. Она щурится.

— Нет, — говорит она, распутывая только что сплетенную «лестницу Иакова».

— Почему нет? — спрашиваю я; у меня вдруг запылали щеки.

— Мы же будем очень осторожны, — говорит Пиппа.

— Да, просто ужасно осторожны, — мурлычет Фелисити, словно стараясь очаровать матушку, как одну из наших впечатлительных учительниц.

Матушка сминает пряжу в кулаке. Ее глаза вспыхивают.

— Слияние с такой силой — отнюдь не игра. Ею очень трудно управлять. Необходимо сначала подготовиться, это вообще не для бестолкового любопытства чересчур энергичных школьниц.

Фелисити отступает от кристаллов. Я же сержусь из-за того, что мне сделали выговор на глазах у подруг.

— Мы вовсе не бестолково любопытны.

Матушка кладет ладонь мне на плечо, чуть заметно улыбается, и мне тут же становится до слез стыдно из-за того, что я веду себя как ребенок.

— Всему свое время.

Пиппа пристально всматривается в нижнюю часть одной из рун.

— А что там за значки?

— Это древний язык, он старше греческого и латыни.

— Но что там написано? — Энн очень хочется это узнать.

— «Я изменяю мир; мир изменяет меня».

Пиппа встряхивает головой.

— Но что это означает?

— Это значит, что все, что мы делаем, возвращается к нам. Когда ты как-то влияешь на события, то и сама подвергаешься воздействию.

— Моя леди!..

Вернулся прекрасный рыцарь. На этот раз он вооружился лютней. И через минуту уже распевает песню, восхваляющую красоту и добродетели Пиппы.