Нагие и мертвые - Норман Мейлер

— Я, например, пойду спать, — заявил он.

Уилсон покачал головой и наклонился вперед, чтобы ухватить Крофта за ногу.

— Сержант… — начал он рассуждать заплетающимся языком, — я хочу позвать тебя… потому что… ты ведь сам догадываешься, сержант, незачем ложиться спать, потому что целый час, а может быть, даже два будет еще совсем светло…

Лицо Галлахера расплылось в кривой улыбке.

— Ты что, не видишь, что ли? У Крофта глаза слипаются, — сказал он.

Крофт наклонился и схватил Галлахера за воротник.

— Это неважно, что я пьян… Никто из вас не имеет права так разговаривать со мной… Никто. — Он резко оттолкнул Галлахера. — Я ведь все запомню… кто, что и как говорил… — Голос его стал ослабевать. — Я все запомню… Вот завтра утром увидите. — Он замолчал и снова засмеялся, а потом несколько неуверенно зашагал к своей палатке.

Уилсон в раздумье перекатывал с места на место пустую флягу.

Он громко рыгнул.

— И все-таки что мы будем делать дальше, ребята? — спросил он еще раз.

— Мы слишком быстро выпили все виски, — заметил Мартинес.

Он начал впадать в уныние при воспоминании о том, что израсходовал на виски так много денег.

Уилсон наклонился вперед.

— Послушайте, ребята, — начал он с заговорщическим видом, — у меня хорошая идея. Вы знаете, у этих япошек есть передвижные бардаки, которые сопровождают их до самой линии фронта.

— Откуда тебе это известно? — поинтересовался Галлахер.

— Я слышал об этом. Это точно. Почему бы нам не попробовать, ребята, пробраться ночью в тыл к япошкам и не навестить их бардачок?

Ред сплюнул.

— Ничего хорошего ты в их желтых кошечках не найдешь.

Галлахер резко наклонился вперед и авторитетно произнес:

— Это вам не негритянки.

Уилсон рассмеялся и уже забыл о своем плане вылазки в тыл к японцам.

Ред вспомнил о телах убитых японских солдат. Сначала он почувствовал какое-то странное возбуждение, а потом на какой-то момент его охватил страх. Он оглянулся через плечо на джунгли.

— А почему бы нам не пойти поискать сувениры? — спросил он с напускной храбростью.

— Где? — спросил Уилсон.

— Да здесь, вокруг. Ведь должны же здесь быть убитые японцы, — ответил Ред.

Уилсон захохотал.

— Там есть, есть они! — скороговоркой выпалил он. — Там, в двухстах — трехстах ярдах от того места, где перегонный куб… Там был бой. Я помню, мы проходили как раз мимо них… Совсем близко…

— В ту ночь, когда мы стояли на реке, — вмешался Мартинес, — там были японцы. Они тогда подошли почти сюда.

— Верно, — радостно подтвердил Уилсон. — Я слышал, что они продвинулись сюда на танках.

— Ну что же, давайте пойдем и посмотрим, — предложил Ред. — Как-никак, а по паре сувениров-то мы заслужили.

Уилсон поднялся на ноги.

— Первое, что я делаю, когда здорово выпью, так это брожу и брожу вокруг, — сказал он, описав рукой окружность. — Вставайте, ребята, пойдем поищем.

Остальные трое посмотрели на него в некотором оцепенении.

Все, что они высказывали до этого момента, говорилось просто так, ради разговора. Каждый бросал слова, не задумываясь над тем, что говорит. Теперь же, когда Уилсон предложил тронуться, они пришли в замешательство.

— Пошли, пошли! — еще раз повелительно предложил Уилсон.

Трое друзей послушались его; они пребывали в таком состоянии, что подчинились бы любому, кто заставил бы их что-нибудь делать. Уилсон взял свой автомат, и все последовали его примеру.

— Куда нас черт несет? — спросил Галлахер с некоторым сомнением.

— Идите за мной, и все будет в порядке, — ответил Уилсон совсем опьяневшим голосом.

Покачиваясь из стороны в сторону и спотыкаясь, Ред, Галлахер и Мартинес шли за Уилсоном. Он теперь снова был в хорошем настроении и даже тихонько напевал: «Покажи мне дорогу домой, дорогая». Когда они проходили через бивак, солдаты других подразделений провожали их удивленными взглядами. Уилсон внезапно остановился.

— Ребята, — обратился он к остальным, — нас могут увидеть эти проклятые офицеры, поэтому тише, ведите себя как дисциплинированные солдаты.

— Направо равняйсь! — иронически скомандовал Ред. Почему-то он почувствовал себя бодро и весело.

Они продвигались, соблюдая осторожность и стараясь не привлекать к себе внимания. Когда Галлахер споткнулся и громко выругался, Уилсон мягко побранил его. Он шел легко, весело насвистывая, хоть и не совсем твердой походкой. Подойдя к проволочному заграждению, они отыскали проход в нем и с трудом пробрались через заросшую высокой травой поляну. Галлахер то и дело спотыкался, падал и ругался. Уилсон всякий раз поворачивался и, приложив палец к губам, призывал его к молчанию.

Через сотню ярдов они снова подошли к джунглям. Продвигаясь дальше по поросшей травой и кустами кромке, они вышли наконец на какую-то тропу. Где-то далеко впереди ухали артиллерийские орудия. Мартинес уже изрядно вспотел от ходьбы и чувствовал себя подавленно.

— Где же это чертово место, на котором был бой? — спросил он раздраженно.

— В самом конце тропы, — уверенно ответил Уилсон. Он вспомнил о четвертой фляге с виски, которую припрятал, и радостно хихикнул. — Осталось совсем немного, — подбодрил он товарищей.

Через полтораста ярдов тропа перешла в узкую дорогу.

— Это японская дорога, — уверенно сказал Уилсон.

— А где же эти проклятые япошки? — спросил Галлахер.

— О, они сейчас за много миль отсюда, — заверил его Уилсон. — Отсюда мы начали гнать их назад.

Галлахер потянул носом.

— Я уже чувствую их запах, — заявил он.

— Ага, — поддержал его Уилсон. — Я слышал, что их много убито здесь.

Дорога пересекла кокосовую рощицу и свернула в поле, поросшее высокой травой. Постепенно все почувствовали, как то с одной стороны, то с другой подкатывали волны знакомого зловония. Это был не обычный сладковатый запах гниения, а тот запах, который исходит от мусорного перегноя, отвратительный запах гниющего болота. Запах то и дело менялся: иногда он ударял в нос резким, вызывающим тошноту зловонием сгнившего картофеля, а иногда больше напоминал запах, исходящий из норы скунса.

— О господи! — испуганно воскликнул Ред, когда чуть было не наступил на распростертое на дороге тело убитого японского солдата.

Деревья кокосовых рощиц на окраинах поля были без листьев; их мощные стволы потемнели до темно-коричневой окраски или совсем почернели, словно деревья завяли от засухи. Ветвей на большей части стволов не было, они стояли обнаженные, словно ряд свай на песке во время отлива. Зелени в рощах никакой не осталось.