Маньяк по субботам - Александр Петрович Гостомыслов

Подбежал Онисов с ружьем наперевес:

— Цел!.. Ну, и хорошо. Этим сволочам кажется, что у меня в доме выставка, как в Эрмитаже, так и лезут. Пришлось ружье купить. Не зря деньги потратил, пригодилось… Ты ранен, у тебя на виске кровь.

— Это памятка, чтобы на работе не потреблял.

— Всего-то две-три рюмки…

— Для боксера две рюмки перед горячей встречей — слишком много. Обидно, что информация ушла. Оказывается, они ваш телефон прослушивали. Надо было одного свалить.

— Хорошо, что не побежал следом в проул ок, ив темноте они могли бы тебя застрелить.

— Вы знаете этих людей?

— Откуда же? Мы с бандитами дел не имеем. Пойдем, ссадину йодом смажем.

Я промокнул висок платком.

— Спасибо, не стоит. Побегу на автобус. В Холуе меня ждет Володя.

Искусствовед стоит гут же, кутаясь в кофту.

«Вы знали, что они вас встретят?

Надо бы сказать, что охота шла за ней, но гордость не позволила…

Ночевал я у Володи, на толстом, набитом соломой матрасе, брошенном на пол. И должно мне было присниться босоногое детство, но не приснилось, потому что я был на взводе, дело началось. Встал первым, тихонько оделся и вышел из дома. Сел в затишек за поленницей, чтобы укрыться от ветра и понаблюдать за соседом Модестом Куливановым. За его павлиньим питомником. Высмотрел немного. Приходили два художника, я и узнал, копировщики с Фабрики. Один нес в руке небольшой предмет, завернутый в бумагу, другой держал что-то за пазухой. Обратно уходили без означенных предметов, но повеселевшие.

Вернулся в дом, спросил Володю:

— Куливанов миниатюры покупает?

— Углядел-таки.

В разговор вмешалась Галя, собиравшая ребенка в садик.

— Когда Модест купил дом, у меня с ним разговор был, скажу вам, Виктор, откровенно. Он предупредил: «Ты, Галя, ничего не видела и не знаешь. Тогда мы мирно живем до ста лет». Модест крутой мужик, к нему из Иваново на иномарках приезжают, физиономии такие, что без страха не взглянешь. Вы за несколько дней разворошите поселок и уедете, а нам туг жить. У нас ребенок, о нем думать надо. Так что не обижайтесь, попрошу вас, не втягивайте Володьку в ото дело. Он парень горячий, может с маху дров наломать, а куда нам потом деваться? У Модеста деньги, он — сила, а у нас долги и вся надежда на Володины способности. Людмилу жалко, но ее не вернешь. Теперь надо о живых думать.

Володя хмуро смотрел в половицу, разглядывая затейливый сосновый сучек. Я хлопнул его по спине:

— Не переживай, сам разберусь в этой истории. Скажи лучше, как до рынка добраться?..

Оживленный холуйский рынок напомнил мне петербургские толкучки. В глаза бросались бананы и апельсины. А вот местных яблок, клюквы, сушеных грибов не было. Зато хорошо шли молоко, картошка, мясо. И еще — козьи и овечьи домашней выделки шкуры, мотки шерсти из Эстония, меховые воротники, кофты, рубахи, платья и обувь из разных стран — от Китая до Канады. Вот тебе и глубинка! И, конечно, несколько торговцев с лаковыми миниатюрами. Я вынул из кармана Володину шкатулку и стал прохаживаться с нею, играя под продавца. Два раза тетки просили посмотреть шкатулку, спрашивали цену. Я заламывал, они ругались и отходили.

Минут сорок я вел торговлю, пока не заметил, что появился Ребров. Он пошел по рядам, собирая дань в черную кассу. Я убрал коробочку за пазуху, сунул пистолет в карман плаща. Пошел позади Реброва, выбрал момент и, не вынимая руки из кармана, нахально ткнул ему в спину стволом, прижав к прилавку. Охранник сразу понял, какой подарок может получить в позвоночник. Сжался, уши наполовину спрятались в поднятом воротнике.

— Извините, не вас ли я вчера так неловко стукнул по усам? Ба, а где же пышные усы?

— Шука, ишейка! — прошепелявил он. — Ты уедешь отсюда покойником.

— У вас еще и переднего зубика не стало?..

— Шереш полшаша мне надо щдать деньги. Шмотри, в шорока метрах отшюда мои люди.

— Я их вижу. Но от моего пистолета до твоего позвоночника всего миллиметр… Я не промахнусь, потому что сегодня пил не «Столичную», а молоко. У меня пистолет с глушителем, ты упадешь, как мешок, и твой защитный жилет, который ты ляпнул на фабрике, не поможет, потому что у меня пуля со стальным наконечником и твою дешевку прошьет запросто, а тяжелых жилетов у вас тут нет. Люди даже не поймут, от чего ты упал, пока не отыщут маленькую дырочку в спине.

Ребров мрачно молчал.

— Сомневаешься? — усилил я нажим на позвоночник. — Ты вчера поднял на меня руку и, по закону чести, который я исповедаю, ты должен мне штраф двадцать «лимон сз» или получишь дырку в позвоночник.

Ребров стал еще ниже, мышцы его напряглись, я почувствовал, что он готовится дать стрекача, и предупредил:

— Если бы ты читал газеты, то мог узнать, что я — мастер спорта. Ни от меня, ни от моей пули не убежишь. Тебя обманули, дорогой, сюда едет бригада из Петербурга — сыщики высшего класса. Будет большой шмон. Я могу тебя сдать, а могу и отмазать.

— Шезо тебе надо? — простонал Ребров, потому что мой ствол все сильнее давил на его позвонок.

Как говорил Грай, для того, чтобы найти согласие с собеседником, надо первые два вопроса составить так, чтобы он обязательно ответил «да». Тогда он легче настроится на нужную волну.

— Ты директора фабрики Великорецкого знаешь?

— Шнэю.

— А Модеста Куливанова?

— Шнаком.

Вот собеседник настроен, можно идти дальше.

— Какие между ними отношения?.. Что молчишь? Думаешь, не знаю, что рука руку моет?

— Ты меня отмашешь ст арешта? — перешел он на тихий шепот.

— Слово солдата. Потолкуем и расходимся. Мы ни разу не встречались и не говорили.

— Родштвенные у них отношения.

— Братья?

— Двоюродные.

— В поселке об этом знают?

— Нет.

— Модест скупает акции фабрики?

— Гребет.

— Сколько процентов уже купил?

— Не шнаю тошно, но больше тридцати.

— Что ж, картина знакомая, не успеют ваши художники глаза протереть, а фабрика утке принадлежит милому семейству. Но, надеюсь, мафия тут как тут и свой кусок постарается оторвать.

— Тьфу! — сплюнул Ребров.

— Ага, — посочувствовал я ему. — Тебя держат в охране, на черновой работе, платят мало, посылают на опасные дела. Прими мои сочувствия, но ты сам ввязался в эти игры и изначально сам виноват. Пенять не на кого. Теперь скажи, кто из ваших боевиков ездил вместе с художниками в Петербург?.. Ну, ты ездил? Говори! Кто задушил художницу Кагенину на вокзале?

— Не шнаю, кто ее шадушил.