Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина

— У Грима в комнате один скелет — он сам… не стучись, Тио. Он, наверное, прилег и заснул. Дай ему отдохнуть.

— Чай с медом будете?

Старик кивнул и тепло мне улыбнулся.

Не могла я столько высидеть в доме. После шести собралась, оделась и, не сказав Ауруму, что ухожу, вылезла через окно на чердак. Он бы начал отговаривать, убеждать, что это не безопасно, зачем нервировать? Да и не привяжут меня к себе ни он, ни Грим — я человек вольный.

Я хотела поискать собаку, а потом дойти до больницы. Благо она в нашем районе, и на трезвую голову — я на самом деле подвергалась минимальному риску. Даже если девчонка в реанимации, не может говорить и к ней не пустят, все равно — спрошу у Олли или врача, если тот дежурит, как и что подробнее.

Пана в квартире не было. Из соседей открыл только один, и тот покачал головой — не видел и не слышал никакой собаки. Свистела и звала во дворе, обошла большим кругом часть района, но пса не дозвалась. Если он все-таки попал в беду, было жалко его потерять. Добрый, отзывчивый, и к коту мирный — клад, а не питомец.

— Тио! Не думала, что увижу тебя так скоро!

Когда Олли выслушала, поняла зачем я пришла, то кивнула и проводила на первый этаж. Забрала верхнюю одежду, заставила переобуться, накинуть больничный стерильный халат и только потом пустила в маленькую палату. Это не реанимация, но еще и не верхние койки — для средненьких. Очень хороший признак, — значит, Мари не тяжелая, и травмы не критичны. Я в реанимации провалялась дней пять.

— Тио!

Сиплое, тихое и радостное. Я первая хотела поздороваться, спросить, как самочувствие, и прочая чепуха, но не смогла из себя и слова выдавить. Я посмотрела ей в красные от кровоподтека глаза. Взгляд меня резанул — по живому, по всему чуткому и человечному, по нервам, которые отвечают за неизбывную вину всех выживших и здоровых перед тем, кому повезло меньше. Проклятье! Мне в сто раз было легче, когда на такой койке лежала я! Быть по эту сторону — мучительно. Могла бы — забрала у девчонки все до царапинки! Я же выносливая, я бы и справилась быстрее, и боль меня не берет.

— Я не сдалась, Тио! Я боролась, дралась… я такая же храбрая, как ты, и я не струсила, видишь?

— Ты как?

— Все болит… и все такое тупое, как будто ватой набили.

— На кой ляд, дура, пошла одна за вещами? Я знаю, что мы договорились вдвоем, но у меня так сложились обстоятельства, что не смогла выбраться. Подождать не никак, припекло?

— Не знаю. Я же не думала…

— Да, понятно… Все, замолкай. Мне Олли пять минут дала и то, по знакомству, а так тебе давно пора укол и спать. Лежи и слушай хорошие новости: Слугам скоро конец, зуб даю. Сосед твой, мерзавец, уже в каземате, он за все, что с тобой сделал, долго сидеть будет.

Честно — я понятия не имела, что с соседом, задержала ли его служба порядка? Мне хотелось, чтобы это было правдой — пусть девчонка знает, что справедливость в городе осталась, не смотря ни на какую магическую силу всех Слуг вместе взятых. А то еще падет духом.

— Он хороший…

Шепнула Мари. А я посмотрела на ее синюю руку с капельничной иглой, на ее раздутое и отекшее лицо, представляя и то, что с ее телом под простыней. Кто-кто хороший?

— Ну ты даешь, святая простота.

— Его заставили.

— Заставили? Тогда у меня еще одна хорошая новость — Слуга из Казематного тоже поплатился. Он не умер окончательно, но разорван на такие мелкие клочки, что ему восстанавливаться месяц. И ему было и будет в сто раз больнее, чем тебе. Долго-долго и сильно-сильно больнее.

— Безымянный…

Мари закрыла глаза от усталости. А я улучила в этом момент и дотронулась до щеки. Дотронулась до шеи, до лба. Никаких узоров на руке не вспыхнуло, даже слабо.

Что, дар пропал? Неа… я поняла: все, что случилось, не навредило ее душе. Боль и страдание, да, но ее дух не надломился, а окреп. Она не нуждалась в моем исцелении.

— Демон города… черный колдун… Я была не права, Тио. Он один виноват во всем, а не люди. Сосед — хороший. Это…

Девушка шевельнула рукой, напряглась, но я остановила ее попытку резко шевельнуться. Аккуратно прижала.

— Что за бред, Мари? Ты чего?

— Ошейник. На людях рабский ошейник, и они не могут не послушаться. Я видела… видела его глаза, пока свет не погас. Там было море ужаса и вины, и когда он на меня полез, то почти кричал… страшно. Он Пана не хотел убивать. И меня не хотел…

— Ты собаку взяла с собой?

— Защита…

Мари улыбнулась, обветренные коркой губы растянулись и из трещины тут же пошла кровь.

— Проклятье… а я пса обыскалась. — Я нашла кусок марли, намочила водой из питьевой бутылочки с трубкой, и промакнула ей губы. — Это не честно. Я тебе хорошие новости, а ты мне не очень. Мари, сестренка, ты обалденно сильная. Я тобой горжусь, и папа бы твой гордился.

— Тио, принеси мне в следующий раз мой альбом… он в спальне, у нас… там фото. Там и мама, и папа…

— Ладно. Спи, воительница.

Олли на последних словах уже зашла, и я, как послушная девочка, тут же попрощалась. Пять минут, так пять минут — лучше не спорить.

Вернулась на этаж, поменяла больничное на свое обратно и почему-то больше думала о Пане, чем о Мари. Даже хотела немедленно поехать в Казематный и попытаться найти тело собаки, чтобы похоронить. Но, это же не трущобы, соседи есть — и наверняка за сутки там не только побывали службы, но и отлов приезжал. Пса засунули в мешок и… а где у нас в городе контора отлова?

— Олли, а ты знаешь, куда свозят мертвых животных?

Медсестра вернулась на пост, и я тут же ее об этом спросила. А у кого еще? Кто со мной нормально говорить-то будет, если я на улице к прохожим соваться стану?

— Да рядом с нами, на кладбище. Там специальный участок есть, или, если животное крупное, за очисткой и за заводом молочным, могильник от фермерского хозяйства.

— Спасибо.

Вот не хотела я, чтобы Пан, который моей собакой побыл всего несколько дней, лежал в одной яме с тварями Живодерки. А если их не в братскую могилу кидают, то даже в одной земле — не хотела. До кладбища — рукой подать. До здания, конечно, далеко, оно практически на другом краю района, но время мне позволяло — и я пошла.

Надежда была на Мишу, и что тот не откажет в личной просьбе.

— Добрый вечер.

— Привет… а-а-а, помню тебя, мать.

— Миша не уволился?

— Обойди. — Ткнул пальцем в стену за собой. — Он новичку байки травит, стращает!

Возле лодочек на стоянке Миша вдохновенно рассказывал какому-то остолбеневшему парню про Черного колдуна. Делал жесты рукой, рубил невидимку лопатой, щурился и нарочно снижал голос до шепота.