Сумерки героя - Дэвид Геммел

Она так и сказала: «разделаюсь», а не «попробую разделаться». Кива посмотрела на труп кобылы. Устарте сказала, что должна приготовиться, и смерть лошади как-то входила в эти приготовления. Кива спешилась и опустилась на колени. Чуть дальше трупа на камнях отпечатался кровавый след огромной когтистой лапы, который могла бы оставить гигантская кошка.

Все звуки между тем стихли, и Кива снова села на коня. Направив его вниз, она стала спускаться на равнину, огибая озаренные луной руины Куан-Хадора и мерцающее за ними озеро.

Два часа спустя, когда уже начало светать, она спешилась на развилке дорог и отвела коня в лес. Привязав его там, Кива вернулась к дороге и села на камень. Отсюда она хорошо видела сумрачную равнину внизу. По ночному небу проплывали облака, бросая тени на землю. Уловив какое-то движение, Кива напрягла взгляд. Что-то с огромной быстротой нелось через равнину — возможно, волк.

Нет, не волк — Кива поняла это сразу, хотя видела его всего лишь мгновение. Потом тучи закрыли луну, и Кива стала ждать, когда они пройдут. Снизу донеслись какиe-то звуки, и огромный полосатый зверь метнулся с дороги в лес. Мерин заржал в страхе, когда ветер донес до него запах страшного существа. Кива бросилась к лошади и сняла с седла маленький арбалет. Быстро зарядив его, она стала всматриваться в чашу.

Оттуда послышался тихий рык, низкий и грозный, порожденный могучими легкими. Кива навела арбалет на этот звук, но он тут же умолк.

Первый свет просочился сквозь листву. Кусты зашевелились, и из них вышла Устарте. На лице и на руках у нее была кровь. Кива опустила арбалет, вынула стрелы и бросилась к ней.

— Ты ранена?

— Только душевно, — грустно ответила Устарте. — Не бойся, Кива, это не моя кровь.

Держась с подветренной стороны от испуганного коня, Устарте углубилась в лес, где журчал ручей. Кива, ступавшая рядом, заметила слезы у нее на лице. Погрузившись в воду, жрица смыла кровь и снова вышла на берег. Она взглянула на свои руки и заплакала. Кива молча сидела рядом.

— Я хотела, — заговорила наконец Устарте, — уберечь этот мир от зла Куан-Хадора, а теперь сама принесла в него зло. Мои друзья мертвы, и я запятнала себя убийством.

— Они гнались за нами, — сказала Кива.

— Они исполняли приказ своего хозяина. Утешительно было бы верить, что те, кого я убила, были дурными людьми. Но когда я бросилась на них, мне открылись их мысли. У многих были жены и дети, которых они никогда уже не увидят. Такова природа зла, Кива, — оно заражает нас всех. Нельзя сражаться с ним и оставаться чистыми.

Кива вернулась к коню и принесла красное шелковое платье Устарте. Когда жрица с ее помощью оделась, Кива сказала:

— Надо идти к пещере. — Взяв мерина под уздцы, она двинулась через лес, отыскивая оставленные Серым Человеком знаки. Устарте держалась шагах в десяти за ней.

Около часа они поднимались в гору и наконец увидели скалу и расщелину, о которой говорил Серый Человек. Внутри оказалась большая пещера с грудами ящиков, на которых стояли два фонаря. Но сейчас в них не было нужды, поскольку сквозь трещину в потолке лился дневной свет.

Кива расседлала и вычистила коня, а потом покормила его овсом, который дал им Эмрин. В глубине пещеры журчала вода, образуя маленькое озерцо. Когда конь поел, Кива привязала его поблизости, чтобы он мог напиться, когда захочет.

Устарте растянулась на полу и заснула.

Кива вышла наружу. На каменистой, покрытой осыпью тропе их следов не осталось. Она села спиной к утесу, глядя, как шелестят на легком ветру дубовые листья. Мимо пролетела, хлопая крыльями, пара лесных голубей. Кива улыбнулась, чувствуя, как напряжение уходит из ее тела.

Красный ястреб, стрелой слетев с неба, ударил когтями одного из голубей. Тот сложил крылья и упал на камни. Ястреб сел рядом с еще трепещущим телом, закогтил его и стал терзать клювом.

Кива, ощутив внезапную усталость, закрыла глаза. На утреннем солнце она задремала, и ей приснился сон. Ей снова было девять лет, и она смотрела, как горожане волокут на костер старую колдунью. Киву тогда послал на рынок дядя за яблоками для пирога. Она видела, как люди кричат на колдунью, плюют на нее и бьют ее палками. На лице женщины была кровь.

Ее втащили на костер, привязали к столбу и насыпали вокруг сухого хвороста. Костер полили маслом, подожгли, и из пламени понеслись страшные вопли.

Кива, растеряв свои яблоки, бегом помчалась домой. Дядя обнял ее и сказал, гладя по голове: «Она была дурная женщина. Она отравила всю свою семью, чтобы получить наследство». — «Но они смеялись, когда она горела!» — «Что поделаешь. Такова природа зла, Кива: оно размножается. Оно рождается из каждой злобной мысли, каждого недоброго слова, каждого внушенного алчностью поступка. Люди ненавидели эту колдунью, и через ненависть им передалась частица ее зла. В одних оно не приживется, но в других пустит корни».

Маленькая Кива тогда не все поняла, но запомнила.

Открыв глаза, она увидела, что солнце почти достигло зе-нита, встала и потянулась.

Устарте тоже проснулась и тихо сидела в полумраке пещеры.

— За нами еще есть погоня? — спросила Кива.

— Нет. Одни вернулись в Карлис с убитыми и ранеными, другие ждут у Белого Дворца, чтобы схватить Серого Человека. Но они соберут новую погоню.

— Серый Человек знает, что они караулят его?

— Знает.

— Это хорошо, — вздохнула Кива. — Теперь он туда не сунется.

— Он уже там — пылающий гневом, но с холодной головой. — Устарте закрыла свои золотистые глаза. — На меченосцев тоже идет охота, и охотники все ближе.

— Ты говоришь о Ю-ю и его друге?

— Да. Их преследуют два отряда криаз-норов — один с юга, другой с севера.

— Кто такие криаз-норы?

— Смешанные существа, как и я. Быстротой, силой и свирепостью они превосходят почти любого человека.

— Почти?

Устарте улыбнулась уголком губ:

— Опаснее Серого Человека нет никого.

Кива снова увидела слезы у нее на лице.

— Это печалит тебя?

— Да. Во мраке его души теплится слабый огонек — все, что осталось от прежнего хорошего человека. Я попросила его сразиться за нас, и он сражается. Если огонек погаснет, буду виновата я.

— Он не погаснет, — сказала Кива, положив руку на плечо Устарте. — Этот человек герой. Мой дядя говорил мне, что у героев души особенные, благословленные самим Истоком, а дядя был мудр.

— Я молюсь, чтобы твой дядя оказался прав, — улыбнулась Устарте.

Ниаллад сидел на карнизе, спиной к утесу. Прибой разбивался о скалы в нескольких сотнях футов под ним. Серый Человек сидел рядом со спокойным лицом, без всяких признаков напряжения. Они провели так уже два часа. Некоторое время назад взошло солнце, и одежда Ниалла почти просохла.