Микроурбанизм. Город в деталях - Ольга Бредникова

Ковдор, ранее процветавший и богатый город, сегодня находится в упадке как по уровню жизни, так и по ее насыщенности, по количеству населения и по тому, насколько это население довольно своей жизнью и городом. Тем не менее в серых и довольно грязных слоях современного недовольства проступают прошлые, яркие слои энтузиазма и благополучия – прежде всего в воспоминаниях пожилых людей, которые хорошо помнят времена всеобщего воодушевления и вовлеченности в благоустройство города.

Физическим выражением такой облезлости стали стены и оконные рамы некоторых жилых домов. Ковдор находится в Заполярье, которое большую часть года не блещет разнообразными красками и формами: для того чтобы жизнь несколько разнообразить, применялись нехитрые дизайнерские приемы, например, покраска стен зданий и оконных рам в яркие цвета. В Ковдоре на общем серо-бетонном фоне то и дело попадаются пятна неожиданных цветов: сиреневого, розового, голубого, ярко-зеленого. Этой традиции жители иногда придерживаются и сегодня, окрашивая свои рамы в яркие цвета. И поскольку каждый выбирает свой цвет сам, серый фасад многоквартирного дома может пестреть разноцветными оконными рамами.

Однако для города типична скорее другая картина: многие дома покрыты плотным серым слоем пыли и грязи, поскольку уже давно никто не занимался подновлением ярких красок. Бывшие яркие цвета проступают лишь местами, а местами и они облезли, обнажив серый бетон. Поэтому былые попытки украсить городской быт становятся редкими островками: они остались в прошлом, равно как и активное участие горожан в благоустройстве городского пространства. Сегодня о субботниках, посадке деревьев в парках и прочих инициативах вспоминают с ностальгической грустью, иных напоминаний о былом энтузиазме практически не осталось. Он явно не был передан по наследству.

Ковдор – это травмированный город. Город, который сложно манипулирует собственной памятью, “забывая” лагерное прошлое, снова и снова напоминая себе об ушедшем “золотом веке”. Город, который жалеет о потерянном коллективном теле ГОКа, о стабильном источнике благополучия, ясных ценностей и четких ориентиров. Любовь к Ковдору есть только у старшего поколения, у тех, кто собственноручно участвовал в его былом благополучии. И этим людям сегодня особенно тяжело. Любимый и лично проживаемый Ковдор – тоже уходящая натура, поскольку только воспоминания тех, кто знал его в лучшие времена, поддерживают местную мифологию. Молодежь, у которой такой памяти нет, либо уезжает, либо унывает. Ковдорчане живут в крайне сегментированном обществе: раздробленные приватные миры семейных и дружеских связей не объединяются в “ковдорское общество”, поскольку отсутствуют привычные механизмы. Предприятие перестало символически связывать горожан друг с другом, а на смену корпоративным связям ничего не пришло. Потому остается только цепляться за великое прошлое и северную природу, которая уж точно никуда не исчезнет.

Лейсан Халиуллина

Февраль, Новый Орлеан (Луизиана, США), карнавал Mardi Gras. Золотой, зеленый, фиолетовый. Огромные жареные сосиски. Карнавал, люди в желтых перьях, веселые туристы, выпрашивающие пластиковые бусы у резидентов кружевных балконов Французского квартала, отличные устрицы по семь долларов за полдюжины (ах!) и полицейские, напрочь игнорирующие публичное распитие пива “хоть самим мэром” (загримированным), вопреки всем правилам и стандартам. Правда, оно должно быть в пластиковой таре, а не “в стекле”. Такое простое правило.

“…Мы пытались поймать сотрудника ФСБ на вишневой шестерке (ехал на красный свет). Номера у машины обычные, вид тоже совсем обыкновенный. Он отказался остановиться, начали погоню, догнали его на втором перекрестке, он включил «световую сигнализацию»: попеременное мигание поворотниками. В принципе он должен был остановиться, но не стал. Сделать ему, как выяснилось, тоже ничего нельзя. Можно проверить у него удостоверение и сверить агрегаты и уточнить номер «непроверяйки» – если остановится, но не более, даже если он нарушил. То есть можно, конечно, сделать запись в журнале, но это никуда не пойдет, да и в «управе» за такое тоже «по головке не погладят». В статистике правонарушений вряд ли появятся сведения о том, что было «поймано» столько-то сотрудников ФСБ” (выдержка из полевого дневника исследования, март-июнь 2003).

Я совсем не собираюсь сопоставлять эти случаи или сравнивать Россию и США и рефлектировать, восторгаться, сокрушаться или еще как-то переживать по поводу организации правоохранительной деятельности. Моя цель гораздо проще – попытаться понять и описать, каким образом в условиях современного города работает российская, гораздо более сложная и избирательная, система применения закона и каким образом в соответствии с ней структурируется городское пространство для водителей / пешеходов и инспекторов дорожного движения. В отличие от того же Нового Орлеана, где правила просты, понятны и распространяются на всех (карнавал – значит, можно пить пиво на улице при соблюдении определенных приличий), в современных российских городах правила крайне сложны и меняют содержание в зависимости от категории агентов, к которым применяются. Более того, как я покажу далее, определенным образом классифицируются и дороги. Карт и схем, ввиду крайней подвижности и текучести границ, я рисовать не буду, однако намечу некие контуры. В статье я буду опираться на результаты собственного исследования деятельности дорожно-патрульной службы ГИБДД, проведенного в 2003–2007 годах в Санкт-Петербурге.

Почему в фокусе рассмотрения оказывается работа ДПС в городе? Отвечу на этот вопрос словами одного из моих информантов: “В городе все по-другому. На трассе водители сами за собой присматривают, что ли. Какая-то самоорганизация. И за нами тоже присматривают. Если кто-то что-то заметил в кустах, он даст остальным знать. И посты на выездах тоже стоят смирно, не ездят туда-сюда. В принципе, на трассе мы особо и не нужны. Так, в паре точек или если что случилось. Да и правила там особо не нужны…” (командир полка ДПС). Таким образом, сотрудники ГИБДД являются по большей части персонажами, вписанными именно в городской ландшафт, во всяком случае, так они себя ощущают. В статье я опишу, как они совместными действиями структурируют городское пространство, разделяя его на территории опасности и безопасности, в зависимости от категории агентов, к которым правила применяются или не применяются.

Поехали

В статье “Дорожное движение в Египте как начальная грамматика”, анализирующей процесс упорядочивания взаимодействий на дороге и проблемы, с которыми подобное упорядочивание сталкивается, С. Грегори пишет, что дорожное движение, поскольку оно просто организовано и доступно для наблюдения, представляет собой превосходный объект для исследования в области социальных наук[364]. Изучение движения, считает автор, позволяет пролить свет на многие более общие проблемы обществознания, решение которых зачастую бывает затруднительным вследствие сложной комплексной организации некоторых социальных феноменов, в частности проследить, каким образом структурируется и переструктурируется городское пространство посредством повторяющихся взаимодействий агентов.