Другая женщина - Сэнди Джонс

– Но она ведь пришла в себя? – спросила я.

– В конце концов – да. Хотя ты же знаешь, на что похожи ваши девичьи сумочки. – Он попытался улыбнуться. – У нее там чего только не было, словно она в ней живет. Мне пришлось перевернуть эту штуку вверх дном и вытрясти на пол, чтобы найти ингалятор. Как только она снова смогла говорить, она сказала: «Если это моя новая помада «Шанель» вот только что на моих глазах укатилась, я тебя убью!» Она лежала на полу, толком не могла дышать, а переживала из-за своей чертовой помады.

Он улыбнулся при этом воспоминании. И я тоже улыбнулась. Судя по его рассказу, она бы мне понравилась.

– Если бы в тот день я был там, с ней, я бы мог ей помочь. Мог бы найти ее ингалятор и… остановить это. – Он склонил голову, и грудь его мучительно поднялась. – Но никогда ведь не знаешь, когда это начнется. Ты можешь спокойно заниматься своими делами, отлично себя чувствовать… и вдруг – бам! Внезапно ощущаешь, что начинается. Чувствуешь эти признаки. И если ничего не сделаешь, это может тебя свалить… очень быстро. Раз – и все. – Он щелкнул пальцами.

– Видимо, она как-то перенапряглась? – спросила я. – Может, она эти коробки ворочала или еще что-то такое делала?

Он кивнул:

– Да, когда я пришел, там в коридоре на боку валялась здоровенная коробка, и в ней было полно книг. Тяжеленная. Ей нельзя было и пытаться ее поднять. Но она, судя по всему, попыталась. Такая работа заставила бы ее страшно напрячь легкие. И потом, она же наверняка весь день носилась вверх-вниз по лестнице. – Голос его дрогнул. – Похоже, она пыталась все привести в должный вид к моему приходу.

– Но ты же с ней говорил в тот вечер, правда? – осведомилась я.

– Позвонил ей перед тем, как выйти с работы. И она вроде была в полном порядке.

– А твоя мама тогда была с ней? – спросила я. – Во сколько она ушла?

– О, я не знаю, – отозвался он, протирая глаза. – Может, хватит об этом? Пожалуйста.

– Прости. Я просто не представляю, как человек может вот так вот умереть. – С каждым словом мой голос звучал чуть громче. Он недоуменно глянул на меня.

– Мне это просто как-то дико, вот и все, – пояснила я.

Ну как он мог не видеть? Ведь наверняка он сам задавал себе тот же вопрос. Это казалось так вопиюще очевидно. Памми была последним человеком, который застал его девушку в живых. И первым человеком, который нашел ее мертвой. В тот день, когда они съехались, в тот день, когда он ушел из родительского дома. Не существовало более мощного побудительного мотива для того, чтобы она совершила нечто ужасное – стремясь помешать воплощению главного своего кошмара. Ей явно казалось, что она теряет Адама, утрачивает контроль. И она явно не в состоянии была это вынести. Бог его знает, каким адским мучениям она подвергала Ребекку, пытаясь вытолкнуть ее из Адамовой жизни. Сильно ли она давила на нее, далеко ли зашла? Я содрогнулась при одной этой мысли. Бедная Ребекка. Когда-то, как и я, она так многого ожидала от будущего. Мечтала, как будет жить вместе с любимым мужчиной. Заведет с ним семью. Она ведь не отступила. Она не поддавалась манипуляциям Памми. И Памми пошла на крайние меры. И Ребекка, ни о чем не догадываясь, стала ее жертвой.

Неужели я иду на такой же риск? Неужели я подписываю собственный смертный приговор?

Я не хотела в одиночку нести на себе тяжелейшее бремя этих зловещих предчувствий. Но выбора у меня не было. Одно дело – рассказывать Пиппе и Себу о том, какие чувства вызывает во мне Памми. Они сами видели, на какую жестокость она способна. Совсем другое дело – обвинять ее в убийстве. Пока не наступит время, когда я буду знать наверняка, без малейшей тени сомнения, что она имеет отношение к смерти Ребекки, мне придется держать все это в тайне.

Я улыбнулась, глядя на Адама снизу вверх.

– О чем думаешь? – поинтересовался он.

Если б ты только знал.

В следующие несколько недель я с головой нырнула в работу, беря на себя все деловые встречи, какие возможно. Это помогало мне занимать голову – чтобы меня не захлестнули страх и паника. Каждый вечер я возвращалась домой с работы совершенно разбитая, как физически, так и душевно. Но я твердила себе: Адам не должен знать. И я делала все, что в моих силах, чтобы он хотел меня и нуждался во мне сильнее, чем когда-либо прежде.

– Что за чертовщина с тобой творится? – улыбаясь, спросил он, когда пришел с работы и увидел, как я, в черном кружевном белье, подаю на стол стейк из филе – с домашним перечным соусом.

Я одарила его своей лучшей улыбкой. Ему незачем было знать, что я бы сейчас больше всего хотела понежиться с ним на диване, чтобы мы оба были в пижамах и чтобы мы, достав очередную коробку с дисками, смотрели какой-нибудь сериал, поедая лапшу из пластиковых стаканчиков. Вместо этого мы занялись сексом прямо на обеденном столе, даже еще до того, как я сумела выставить все тарелки. А после еды я прилежно мыла посуду и сочувственно слушала его нытье по поводу ленивого коллеги. Я твердила себе: сейчас я для него – как все рождественские дни в его жизни, наступившие разом. Так что, когда наступит решающий момент и ему придется делать выбор, он выберет меня – потому что ни за что не сможет от меня отказаться.

– У меня к тебе огромная просьба, – проговорил Адам, когда в субботу утром мы сели завтракать.

Я выжидательно посмотрела на него.

– Ты в ближайшую среду, как всегда, не работаешь?

Я кивнула.

– Ну да, ты же знаешь, у меня по средам выходной, – подтвердила я, уписывая цельнозерновой тост.

Он скривился, и я знала, что мне явно не понравится то, что он сейчас скажет.

– Видишь ли, у меня тут намечается очень серьезная встреча с клиентом…

Я ждала продолжения. Что бы он ни собирался сказать, я не намеревалась облегчать ему работу. Пусть-ка сам потрудится, хотя бы чуть-чуть.

– Вот я и подумал – может быть… Просто у мамы очередной сеанс химии, я уже говорил с Джеймсом, но он уехал со своей новой подружкой…

– Вот как? Куда? – перебила я.

– Кажется, в Париж, – ответил он, пожимая плечами. – В общем, если ты будешь свободна… Я хотел спросить, как ты отнесешься к тому, чтобы отвезти маму в больницу.

Я непонимающе уставилась на него:

– А ее ты спросил?

– Нет. Я решил начать с тебя. Узнать, как ты это воспримешь.

Я внутренне улыбнулась. Вначале спрашивает меня? Хороший признак.

– Надо будет просто забрать ее из коттеджа и довезти до больницы. Подождешь ее, часа два побродишь по городу, например. А потом отвезешь обратно к ней домой.

И он с надеждой посмотрел на меня.

Я понимала: возможно, это мой шанс. Это дало бы мне столь необходимую возможность раскрыть перед всеми ее обман. Неопровержимо доказать, что она жестоко надувала всех окружающих – в том числе своих обожаемых сыновей. Но я понимала и то, на какой риск иду – и каковы потенциальные последствия таких действий. Стоит ли оно того? Ребекку мне уже не спасти. Зато я могу спасти себя. Как только у меня в голове возникла эта мысль, я решилась.