Нацисты. Предостережение истории - Лоуренс Рис

За медицинской помощью обратиться было некуда, и вскоре после прихода в город немцев бабушка скончалась. «Когда она умерла, мы вынесли ее и просто положили в покинутый окоп, завернув тело в рогожу. Так и похоронили. А потом не смогли отыскать могилу. Нам пришлось нелегко, ведь когда она была еще жива, мы чувствовали хоть какую-то поддержку. Хоть она и была прикована к постели, но все же оставалась с нами, родной и близкий человек. С нею можно было посоветоваться. Бабушка обнимала нас, жалела – это согревало наши сердца. Мы не так сильно боялись, хоть и жили на территории, оккупированной немцами. Но когда мы потеряли ее, стало совсем тяжело. Никакой иной опоры у нас не было».

Троим детям, осиротевшим в оккупированном Сталинграде, почти невозможно было выжить. Но четырнадцатилетний Юрий умудрялся отыскивать среди развалин какую-то еду: «Брат ходил к элеватору, где оставалось немного зерна, так мы и держались. Мешочек с зерном он прятал между оконными стеклами. Однажды пришел немецкий офицер вместе с двумя солдатами – не то немцами, не то румынами. Они хотели, чтобы мы накормили их. Потребовали яиц, курятины, хлеба. А у нас ничего не было. Они стали сами искать еду и догадались глянуть между стекол – там и нашли мешочек пшеницы. Солдаты хотели нас застрелить, но мы с братом упали им в ноги, стали просить пощады. Немецкий офицер был совсем еще молодым. Он сказал что-то своим подчиненным, те забрали зерно и ушли».

Альберт Бурковский тоже остался совсем один в то страшное время, но ему повезло больше – он очутился на советской стороне. В первые дни бомбардировки он вместе со своим одноклассником перевозил на ручной тележке раненых советских солдат к переправе. «Мы доставляли раненых к пристани и видели, как к берегу подплывают катера, лодки, плоты… Немцы не прекращали огонь, без конца обстреливали город. Многие советские суда тонули, не успевая добраться до берега. Переправа была не менее опасна, чем открытый бой. Нас обстреливали и бомбили, так что даже если ты умел плавать, тебя все равно могли убить».

Гитлер приказал взять Сталинград, но Сталин приказал отстоять его – и город, который в начале операции «Блау» был лишь одной из многих целей, нежданно превратился в основную цель. А Сталин потребовал удержать сталинградский берег Волги любой ценой.

В таких лютых обстоятельствах верх должен был взять полководец, обладающий более твердой натурой. 6-й немецкой армией руководил опытный военачальник Фридрих Паулюс, штабной офицер, прежний заместитель начальника Штаба Верховного командования генерала Гальдера. «Паулюс был высоким, очень спокойным человеком аристократического склада, – вспоминает Гюнтер фон Белов, служивший под его началом в 6-й армии. – Разумнейший, очень человечный руководитель. Он всегда колебался, принимая важные решения, его следовало подталкивать… Я как-то сказал ему: “Генерал, если вы не подпишете этот документ здесь и сейчас, я сделаю это от вашего имени”. Он подписал, рассмеялся, произнес: “Ну и ладно!”»

Советской 62-й армией в Сталинграде с сентября 1942 командовал человек совершенно иного склада – Василий Чуйков. Если Паулюс был воспитанным, изысканно вежливым человеком, то Чуйков был грубияном и хамом, чья беспощадная свирепость по отношению к тем, кто, как ему казалось, оплошал, стала притчей во языцех.

«Чуйков чувствовал суть каждой битвы, – рассказывает Анатолий Мережко, служивший под его началом в Сталинграде. – Умел принимать своевременные решения и добиваться своей цели вопреки любым препятствиям. Он был настойчив и упорен… Чуйков воплотил в себе все черты, которые традиционно приписывают русским – как в песне поется: “гулять так гулять, стрелять так стрелять”. Для него война была делом всей жизни. Он обладал неуемной энергией, заражавшей всех вокруг: от командиров до солдат. Будь характер Чуйкова иным, мы бы не сумели удержать Сталинград».

Главной чертой характера Чуйкова была жестокость. Если какой-нибудь командир действовал вразрез генеральским вкусам, Чуйков мог избить его. «Случалось, он колотил подчиненных кулаками, а иногда и палкой, – рассказывает Мережко, – за что Сталин однажды объявил ему выговор. Часто ходил, опираясь на палку, и если ему не нравилось чье-то поведение, вполне мог треснуть ею по спине провинившегося». В ходе войны Мережко довелось лично столкнуться с разнузданностью Чуйкова: «Я вошел в здание, где располагался оперативный отдел, и увидел, что мой непосредственный начальник лежит у стены, а стол посреди комнаты перевернут. Мой командир прижимал к носу платок, измазанный кровью, а позднее объяснил, что это Чуйков его ударил». И рассказал, как все приключилось: «Видите ли, генерал-полковник стукнул подполковника, поскольку ему не понравился отчет, подполковником представленный». И добавил: «Вам повезло: зайдите вы минутой раньше, он бы и вас ударил».

Чуйков был представителем нового поколения советских командиров: не сталинский «выдвиженец», получивший звание за холопские повадки, а беспощадный и опытный военачальник. Он знал, что должен удержать Сталинград или умереть. Также он понимал: для достижения этой цели нужно ввести строжайшую дисциплину – во время битвы за Сталинград более тринадцати тысяч бойцов подверглись аресту, а многих расстреляли. Советская система опять-таки «страх вышибала страхом» – Красной Армии объявили: отступать запрещено, «за Волгой для нас земли нет».

Как прозорливый тактик, Чуйков также понимал, что в разрушенном городе Красная Армия впервые за всю войну могла сражаться на новый лад: личная храбрость и стойкость каждого бойца приобретали не меньшее значение, чем изощренная стратегия. Солдатам надлежало стоять насмерть по всему городу и драться с немцами врукопашную. Чуйков распорядился, чтобы советские бойцы подбирались как можно ближе к позициям противника: германские бомбардировщики и артиллерия не стали бы устраивать обстрелы советских войск, боясь навредить своим. Правилом советских солдат было «приближаться вплотную». «Мы должны были вцепиться врагу в горло и не отпускать, – рассказывает Анатолий Мережко. – Только так мы могли выжить. К этому сводилась тактика Чуйкова. Расстояние от нас до врага не должно было превышать пятидесяти метров, или ста метров – или даже дистанции гранатного броска. Когда мы бросали гранату, до взрыва имелось всего четыре секунды. А у немецких гранат запалы срабатывали через девять-десять секунд, поэтому наши солдаты успевали поймать вражескую гранату и метнуть ее обратно. Так мы пользовались недостатком немецких гранат – тоже благодаря Чуйкову».

Чуйков также усовершенствовал тактику штурмовых отрядов, очищавших здания, захваченные немцами. «В отряде бывало от пяти до пятидесяти человек, без вещевых мешков, налегке, вооруженных гранатами. Их задачей было врываться в дома, – вспоминает Мережко. – За штурмовым отрядом следовал отряд усиления. Штурмующие сминали немцев, а отряд усиления отражал контратаку».

Эти рукопашные схватки внутри зданий были ужасающи. Сурен Мирзоян – один из немногих выживших в ходе штурмовых операций; он в подробностях описывает обычное столкновение с немцами: «Внешние стены дома уцелели; внутри все было разрушено, за обломками прятались немцы. Один из них прыгнул на моего друга, тот ударил нападавшего коленом. Подоспел другой немец, и я полоснул кинжалом – нас вооружали кинжалами. Видели когда-нибудь, как брызжет сок, если сжать в кулаке спелый помидор? Я колол немца, кровь лилась ручьями. Я ощущал только желание убивать и убивать. Как дикий зверь. На меня с криком напал еще один немец, орал во всю глотку, потом упал. Слабых немцы съели бы живьем, на каждом шагу в Сталинграде нас поджидала смерть. Смерть дышала нам в затылок, ходила по нашим пятам».