Юся и Эльф - Екатерина Лесина

руку под ворот рубахи – как только не порезался-то? – вытащил связку амулетов. – А клиент предупреждал. Клиент…

Выдал неплохую защиту. Сволочь.

– Но так даже лучше, так интересней, правда?

Ему не ответили.

А вот Краш заурчал, этак глухо и переливчато. Он сидел на корточках, упираясь кулаками в землю и выгнув спину. Изо рта торчали нити капусты, по которым стекала слюна. Она капала на грязный пол, и человек часто сглатывал и вяло шевелил нижней челюстью.

Еще покачивался, то припадая на руки, то оседая на пятки.

– Чего это с ним? – поинтересовался Меченый, дернув шеей. И замер, явно прислушиваясь к себе. Рука его оттопырилась, и шкатулка съехала.

А из угла за ним следили крысы. За ним или за шкатулкой? Главное, я насчитала семерых.

Надо будет засыпать подвал. Ну его… вот если семеро пролезли, то и вся стая пройдет. И главное, эти были живыми, но… не совсем, что ли?

Я видела грязно-зеленые эманации, свойственные нежити, но в то же время крысы не ощущались ею. Пока.

А люди? Я прищурилась.

Теперь Краша будто дымка окутывала.

– Капусты переел, – ответила я, сглотнув слюну. Над головой дымка сгущалась этаким венцом.

А ведь он одаренный. И если станет нежитью, то непростой. С ним, с живым, я кое-как справилась бы. А вот сумею ли одолеть мертвого?

– Капуста… – Меченый будто задумался, и по лицу его скользнула улыбка. Он икнул.

И снова икнул. Согнулся, переломившись пополам, и вывернуло его прямо мне под ноги. Бахнулась шкатулка, кувыркнулась и раскрылась, выпуская кривоватую руку, пальцы которой зашевелились, правда, как-то вяло, бессильно. Но демон захихикал, и от смеха этого, подхваченного крысами, Краш взвыл, а его приятель схватился за горло.

И осел на колени. И на четвереньки. Он выгнулся, будто стараясь выбраться из собственного тела, а крысиная стая с визгом устремилась куда-то в угол, откуда донесся вялый всхлип человека, о котором я, признаться, забыла.

– Это ты, да? – спросила я тихо, хотя ответ был очевиден.

Я закрыла глаза. Я не хочу этого видеть…

А вот демон хотел, чтобы я видела. И услужливо показывал происходящее.

Вот Краш, почти давясь капустой, не прекращая жевать, поднимается. Его движения дерганые, нервные, он мелко трясется, икает и пытается сопротивляться. Но разум его плывет.

А демону нравится играть. С людьми.

Крысы не такие. Крыс он может держать много… много-много, они текут серым грязным покрывалом, чтобы вцепиться в плоть глупца, решившего, будто он в достаточной мере силен.

Силен. И убьет крысу. Или двух. Иди два десятка, но все равно будет съеден. Я слышу крик. И он заставляет меня стискивать зубы, чтобы не показать собственную слабость.

Я не хочу…

В руках Краша появляется нож. А из глаз текут слезы, зеленоватые, это даже не слезы. Его тело изменяется быстро. Слишком быстро.

А я вот медленная. Я пытаюсь сплести заклятие, только пальцы не слушаются. Демон же… демон поможет. Он уже помогает. По-своему. Сложно ждать от демона, что он будет вести себя по-человечески.

Шаг.

И подобие одного человека склоняется над подобием другого, который тоже меняется, стремительно, необратимо и уродливо.

Его плоть оплывает, и я знаю, что Меченому больно. До меня доносится эхо этой боли, доставляющей демону странное удовольствие. Им он тоже делится.

А меня мутит.

Надо сосредоточиться. Надо что-то сделать… упокоить крыс, которые, сожрав третьего, так и оставшегося для меня невидимым, не спешили убираться из подвала.

И правильно.

Крыс надо уничтожить. Что-то подсказывало, что город не обрадуется появлению стаи крыс-людоедов.

Демон удивился.

Не обрадуется. Точно. А… остальные… Краш рывком вытащил нож. Осклабился. Куски капусты вываливались изо рта. Впрочем, это не помешало ему перерезать горло напарнику. А затем и себе. Одно верное жесткое движение – и, показалось, в какой-то момент тьма даже отступила, словно пораженная этой решимостью.

Показалось. Конечно.

На пол полилась не кровь, но зеленоватая мутная жижа, которая впитывалась в землю.

Засыпать песком. И жрецов пригласить. С дюжину…

Существо на полу замерло, а я все-таки сумела создать простенькое заклятие тлена, которое опустилось на груду изуродованной плоти. Я видела кости, видела мясо, комки волос и зубы, что проступили через шматки кожи. То, что лежало на полу, и близко не походило на человека. И мне случалось видеть подобное прежде.

Мертвый пузырь.

Нежить имеет свойство плодиться, но иначе, чем люди.

Гнездо упыря. Первая стадия, когда кожа мертвеца выступает собственно мешком, в котором мышцы и иные мягкие ткани меняются, облепляя кости. Это похоже на преобразование гусеницы в бабочку, когда от исходного организма остается…

Ничего не остается.

И не буду думать, что бы выродилось из Меченого. Я просто превращаю плоть в пепел, который поднимается несуществующим ветром и кружит, кружит метелью.

Второе облако достается Крашу.

А вот он менялся иначе.

И я со странной отстраненностью отмечала эти перемены.

Кости не затронуты. Мышцы уплотнились, но это лишь начальная стадия. Есть некоторое типичное для свежеобращенных ссыхание сухожилий, из-за которого поза меняется, появляется характерная запрокинутость головы и эта вот вывернутость передних конечностей.

Горб на позвоночнике. Шея, которая почти утоплена в плечах. А главное, взгляд. Голодный такой взгляд.

Они не сразу себя осознают. Так пишут в учебниках.

Они могут довольно долго просто обретаться на кладбищах, питаясь мертвой плотью, да и живой не побрезгуют, хотя многие отмечали нехарактерную для нежити трусоватость. Кто-то даже робко заявил об остаточном инстинкте самосохранения.

Лич оскалился. И преобразованная тьмой сила его заклубилась.

– Конечно, – мое заклятие сползло с него, напоминая, что твари эти в принципе для магии почти неуязвимы. – Ты можешь натравить его на меня…

Демон слушал. И думал.

Он и вправду не отказался бы посмотреть, как лич меня сожрет. Кровь, кишки… нет, если подумать, все лучше, чем бочка с капустой, но… неэстетично.

– А дальше-то что? – я сплела хлыст тьмы. Если снять личу голову… молодому личу, который не сполна осознает, что с ним произошло.

Да и вообще…

Твари эти были разумны. По-своему.

– Прикажешь ему забрать шкатулку?

Согласие.

– А потом? Куда он с ней денется? Да его первый же патруль положит. Положит, положит, он ведь молодой… он не умеет… ничего почти, разве что зубы скалить.

Интереснее всего, что зубы у тварей менялись так же легко, как и кожа, которая стала бледновата, и ноздревата, и с виду тонка. Пальцем ткни, и провалится. Правда, пальцем тыкать в личей, даже молодых, затея так себе…

Чужая воля навалилась. Холодная. Осклизлая.

Я стиснула зубы. Нет уж, я не собираюсь разгуливать по городу с личем под руку.