Чужеземец - Никита Баранов

– Но вы все еще остаетесь здесь, – заметил Саша. – Почему?

– Мы благодарны тебе, Странник. Ведь так тебя теперь называют в этих краях? Мы благодарны тебе за наше спасение и ждем часа, когда сможем тебе помочь. Если бы не ты, мы так и томились бы в заточении целую вечность. А каждый день в нашем состоянии длится словно целый год. Это мучительно. Мы хотим отправиться в Свет. Хотим, но сперва ждем. И мы дождемся. Мы чувствуем, как над герцогством сгущаются тучи, и ветер дует с южной стороны.

– Вы сможете помочь нам в войне? – спросил Барвин. – Вам это не будет в тягость?

– Мы не можем умереть. Нам не страшна сталь. Мы поможем вам, а затем пойдем своим путем.

– И как нам вас призвать на поле боя?

– Просто позовите нас, и мы придем на ваш зов.

Произнеся последнюю фразу, Ангус растворился в воздухе, оставив после себя лишь легкое ощущение холода.

Команда переглянулась. Все перевели взгляд на Сашу, словно задавая какой-то безмолвный вопрос. Иномирец сперва не понял, чего от него хотят, но через мгновение догадался: все хотят поддержки. Ведь теперь он их лидер. Он поведет их к победе и славе. Подумав, чего бы такого эпичного он мог произнести перед своими друзьями, развел руками и сказал:

– Ну что я могу сказать? Завтра мы зададим жару герцогским прихвостням.

Хоть Крамм и обещал Даше, что жизнь ее окажется на плантации гораздо легче, чем жизнь остальных рабов, девушка никакой легкости не заметила. Распорядок суток оставался неизменным изо дня в день, за исключением нескольких случаев, когда хозяин брал Брахти с собой в город. С рассветом приходилось вставать и сразу же идти работать на плантацию. Конечно, девушку не заставляли окучивать и поливать растения, зато ее принуждали использовать рунную магию, чтобы побеги росли за считаные часы. Как оказалось, Крамм имеет возможность регулировать силу сдерживающего магию ошейника при помощи талисмана на шее. За Дашей тщательно следили, пока та проводила свои ритуалы. Одно неверное движение, хоть отдаленно напоминающее попытку нанести вред хозяину, – и она жестоко наказывалась. Сперва били хлыстом по спине. Потом палкой. В последнее время не гнушались ударами довольно увесистой дубинки. В итоге Даша все-таки научилась двигаться медленно и плавно, так, чтобы ее желание переместить руку к очередному побегу не расценили как покушение на хозяина.

Девушку обрили наголо, чтобы она не особо отличалась от остальных женщин рода пепельников. Остальные рабыни недолюбливали новую «любимицу» хозяина и постоянно делали разные гадости, которые в цивилизованном мире назвали бы «детскими». Они плевали Даше в спину, измазывали ее кровать семенами жгучего растения, от которого потом шел жуткий зуд по всему телу, клали в ее обувь фекалии животных, а иногда даже и свои, все время обзывали ее «грязной человеческой шлюхой», и ради такого даже выучили эту фразу на авельонском языке. А хозяин будто и не замечал всего этого, позволяя рабыням издеваться над Дашей как они только захотят. Единственная вещь, которую он всегда пресекал, – это рукоприкладство. Бить «грязную человеческую шлюху» запрещалось под любым предлогом, и наказывалось это по всей строгости. Однажды девушку побили за то, что она косо взглянула на своих «сестер по несчастью». Побили так, что живого места не осталось. Повсюду появились синяки и ссадины, правый глаз заплыл, а два пальца на левой руке оказались сломаны.

Зачинщицу казнили на месте, перерезав ей горло, а тело прилюдно скормили псам. В назидание, так сказать.

Трижды Крамм возил Дашу с собой в город. Два раза на встречу с какими-то чиновниками и единожды побыть «питомцем» на играх, пока хозяин смотрит бои па’вухарренов. Разумеется, Крамм ничего не сообщил девушке о появлении Виктора и Джамафа. Для него это тоже была своего рода игра. Он так развлекался, и развлекался не просто так. Он узнал, что тот человек – Виктор – был влюблен в Дашу-Брахти и готов был ради нее пойти на все. Но видел, что девушка, скорее всего, нашла свою любовь совершенно в другом существе. Роджер, пока еще не заслуживший звание па’вухаррена, постоянно находился рядом с Дашей, как только выдавалась свободная минутка. Он выискивал для нее вкусную еду, приносил чистую воду, всегда защищал ее от завистниц и желающих покуситься на ее честь. К сожалению, удавалось это далеко не всегда.

Роджера боялись почти все. Крамм не запрещал драк между рабами, только если они не перетекали в нечто большее. Ему нравилось наблюдать, как более сильные рабы становятся настоящими авторитетами, прогибают под себя остальных. Хозяин следил за такими личностями, а затем при помощи задабриваний и уменьшения строгости переманивал на свою сторону. Авторитеты сразу начинали уважать Крамма, а остальные рабы – авторитетов. Но Роджер всегда отстаивал свои права и ни разу не выходил из кулачных поединков проигравшим. Местный чемпион только смотрел на восхождение новичка по авторитетной лестнице, но пока никаких действий не предпринимал. Наемник решил, что, скорее всего, победа над новичком – не добавит никакой чести. А вот избить того, кто с легкостью одержит победу над всеми остальными, – уже очередной повод для гордости.

Все просто.

Даша чувствовала, что вскоре сломается. Несколько раз она уже думала о самоубийстве, но сразу же отбрасывала эту мысль. В одиночестве и спокойствии удавалось побыть чрезвычайно редко. После работы на плантации начиналось «детское» время: время, которое нужно проводить с юной Джинна’ри. Девочка понятия не имела, как нужно играть с живыми существами. Она била Дашу, пинала ее, заставляла есть «кашу» из грязи, вырывала волосы, пока их не обрили под корень. И такое вот «детское» время продолжалось до самого вечера, пока не начинался период вечерней поливки плантации. Опять работа в садах, вновь удары плетьми, унижения и оскорбления. До самой ночи. Затем короткий сон, и цикл начинался заново. Кроме всего прочего, Крамм почему-то решил, что человеческие самки должны питаться не чаще одного раза в день, чтобы быть по людским меркам стройными и красивыми, и поэтому Даша, и без того очень хрупкая девушка, довольно быстро превратилась в натуральный скелет. Вкупе с обритой головой, вечными синяками, побоями и изодранной в клочья одеждой выглядело это ужасно, и у Роджера, когда он глядел на девушку, каждый раз начинался приступ морального самобичевания. Он очень переживал из-за того, что не уберег Дашу от этой печальной участи.

Сам же наемник, по его мнению, устроился гораздо лучше своей спутницы. Девушка конечно же была с ним не согласна. Роджер целый день, с утра и до самой ночи, только и делал, что тренировался на арене с другими рабами. Кормили па’вухарренов, в отличие от остальных рабов, знатно: ели воины как минимум три раза в день, не считая редких внеплановых перекусов. Порции же были огромными, и немудрено – Роджеру накладывали еды столько же, сколько и остальным пепельникам, а серокожим для пропитания пищи нужно в полтора-два раза больше, чем людям. И это не считая того, что па’вухарренам давали еды чрезвычайно много даже по меркам пепельников. Причина проста: «засушенного», накачанного воина, получившего глубокий порез или иного рода шрам, залатать гораздо сложнее, чем того, у кого с боков свисает мягкий жирок. Собственно, все па’вухаррены на плантации выглядели упитанно, а некоторые даже умеренно толстыми.