Приди в мои сны - Татьяна Корсакова

К пещере он вышел измотанный, почти полностью обессиленный, будто из него, капля за каплей, высасывали не только силы, но и саму жизнь.

Август стоял перед серебряным сердцем, тянул к нему руки, словно хотел заключить в объятия. А сердце оживало, пульсировало все сильнее, все нетерпеливее. В этом нетерпении чувствовалась жажда, утолить которую не в силах вся вода мира. Сейчас, в разгар полнолуния, это мертвое серебряное сердце было живее их, сделанных из плоти и крови. И оно позвало Августа…

– Мастер Берг, отойдите! – закричал Игнат, но Виктор знал, какое коварное здесь эхо. Никто ничего не услышит. А та, которая может услышать, про ту думать не хотелось.

Архитектор готовился обнять мертвое сердце, отдать ему тепло своего тела и свою жизнь.

Игнат не позволил. Он двигался медленно, через силу, как застрявшая в киселе муха. Каждое движение давалось ему с трудом, но оттолкнуть, а затем и оттащить Августа от нетерпеливо пульсирующего сердца у него получилось. Хорошо, что Берг в своем нынешнем сомнамбулическом состоянии не сопротивлялся. В противном случае им, обессиленным, выпитым почти до донышка, пришлось бы тяжело. Им и так пришлось тяжело. Путь обратно растянулся, кажется, на часы. Когда они выбрались наконец из подземелья, за стенами замка начинался тусклый зимний рассвет, ничем не отличимый от ночи, а полная луна, так и не получив свою жертву, закатывалась за острые шпили сосен.

Август пришел в себя ближе к обеду, выглядел он как после тяжелой болезни, и даже чудодейственный напиток, который Тайбек всегда носил с собой, не мог вернуть ему силы. Про случившееся в пещере он помнил смутно, рвался в Чернокаменск к Евдокии. Это не был зов, а осознанное решение, и отговорить от него Августа не мог никто, даже Игнат.

Буря стихала, ветер больше не бился в стены замка бешеным зверем, он все еще был сильный, но больше не сбивал с ног. Полнолуние уже закончилось, но все понимали, вне стен замка все еще опасно. Доказательством тому служил волчий вой и жалобное ржание запертых в сарае лошадей.

Августа пришлось связать, скрутить по рукам и ногам, чтобы уж точно не смог освободиться. Вахту несли по очереди, выслушивали то уговоры, то проклятия, то мольбы, охраняя Августа не столько от Желтоглазого, сколько от самого себя. Он затих лишь под утро, свернулся калачиком, втянул голову в плечи, но даже во сне продолжал звать Евдокию.

Август проспал всего пару часов. К тому времени вьюга уже почти стихла, оставляя после себя цепочки волчьих следов. Но волки ушли с острова, хорошо бы, чтобы как можно дальше. Лошади были измучены и напуганы не меньше людей, но когда Тайбек запрягал их в сани, стояли смирно, чувствовали близкое возвращение домой.

Обратная дорога была тяжелой, лошади вязли в снегу. Приходилось спрыгивать с саней, толкать. На середине пути обнаружился кровавый след. Те двое, что ушли раньше, так и не добрались до берега. То, что от них осталось, если вообще что-нибудь осталось, волки растащили по всему озеру, марая темно-красным девственную белизну снега.

К городу подъезжали в темноте. Дом встретил их тишиной и черными глазницами окон. Не залаял, не выбежал навстречу Рыжик, не вышла на скрип открывающихся ворот Евдокия. И сердце вдруг занялось от дурного предчувствия.

Рыжик лежал посреди двора, почти полностью заметенный снегом, мертвый…

Август закричал, бросился к распахнутой настежь двери. Виктор с Игнатом побежали следом. Дом выстыл и окоченел, огонь в печи давно погас, а в открытую дверь пробралась поземка, белым языком вылизала половицы, прозрачным саваном укрыла лежащую на полу Евдокию.

Распущенные волосы и сорочка до пят, когда-то белоснежная, а сейчас бурая от запекшейся крови. И рана в груди – большая, страшная. Август взвыл, дико, по-звериному, упал на колени рядом с женой, заглядывал в невидящие глаза, своим дыханием пытался согреть окоченевшие руки, звал, просил вернуться. А Виктор с Игнатом стояли двумя истуканами, не в силах пошевелиться, не в силах понять, что все это на самом деле, что Евдокии больше нет, потому что они оставили ее одну. Берегли от змея, не уберегли от человека… Они знали, кто это сделал. Одним-единственным выстрелом Сиротка отомстил им троим, убил женщину, которую все они любили…

* * *

Скованная морозом земля была твердой, как камень. Могилу копали вдвоем с Игнатом. Копали с раннего утра. Молча, сосредоточенно, с нерастраченной яростью врубаясь в кладбищенскую землю. Август, выпивший все имевшиеся в доме запасы самогона, но все равно трезвый, остался дома с Евдокией. Сидел у гроба, держал ее за руку, а потом в сумасшедшем каком-то порыве взялся рисовать портрет. Мертвый портрет своей мертвой жены…

Тайбек пришел, когда могила была уже почти готова, молча стал на краю.

– Я не смогу сдержать свое обещание, – сказал Игнат, не глядя в его сторону. – Я убью Сиротку.

– Не убьешь. – Тайбек покачал головой. – Я, как только узнал, что этот пес сделал, пошел к нему, решил сам… Его нет, кунак. Уехал, сбежал. Но он вернется, он привык доводить дело до конца. Зимой на острове нет никакой работы. Он вернется весной, чтобы все подготовить к приезду хозяина. И мы его дождемся. Захочешь убить – убивай. Но знай, я приготовил для него лютую смерть и я тоже привык доводить дело до конца.

Никогда раньше Тайбек не говорил так много и так страстно. Он говорил, а Виктор верил каждому сказанному слову и знал, татарин не обманет – умирать Сиротка будет в муках.

– Я поймал одного из его псов, допросил. – Острое жало ножа вынырнуло и снова спряталось в рукаве. – Тот не знает, куда уехал Сиротка, но он знает, кто дал ему разрешение убить жену мастера Берга.

– Злотников, – процедил Игнат сквозь стиснутые зубы и, упершись посиневшими от холода руками в края могилы, выбрался наружу. – Злотникову нужен Август и нужен он, – выпачканный в земле палец указал на Виктора. – Остальные его не интересуют. А Евдокию он ненавидел…

– Давай поделим врагов. – Тайбек скрестил руки на груди, смотрел на Игната твердо. – Тебе – Злотников, мне – Сиротка.

– Почему? – спросил Игнат. – Что он тебе сделал? Я должен знать.

Тайбек долго молчал. Вспоминал? Или не хотел говорить?

Игнат не торопил, ждал.

– Я из древнего рода. – Тайбек усмехнулся. – Древнего, со своими тайнами. И дед мой, и прадед, и отец могли общаться с духами, могли даже заставить некоторых из них подчиняться себе. Или другим людям. Если люди были готовы заплатить. И цена не всегда была в золоте. Но чаще мои предки служили защитниками. Защищали дома от нечисти. Это была опасная работа, за нее тоже хорошо платили. Я не умею и половины из того, что умели мои предки, раньше думал, что вообще ничего не умею, выбрал путь не шамана, но воина, наемника. И преуспел. Я хороший убийца. – Тайбек усмехнулся, а Виктор подумал, что убийца не может быть хорошим, что это неправильно. – Могу подарить смерть легкую, как прикосновение перышка, а могу убивать долго. Но смерть – не самая верная женщина. Приходит время, и понимаешь, что у тех, с кем ты когда-то рос, уже давно семьи, дети и внуки, а ты все один. Я все это понял, когда увидел свою Балкыш. Знаете, что по-русски означает Балкыш? Сияющая. Вот она и сияла, светилась вся. Я чуть не ослеп от этого ее света. Посватался, забрал хозяйкой в свой дом. Она из бедной семьи была, младшая дочь, нелюбимая. Я хороший калым предложил, вот и отдали девочку за старика. – Он снова усмехнулся. – Она ласковая была, послушная, но боялась меня. Она, единственная, которой ничего не угрожало, боялась. Я ее не обижал, подарки дорогие дарил, одежду, золото. У нее раньше совсем не было украшений, только костяные бусики. Привыкла. Сначала бояться перестала, а потом полюбила и подарок мне сделала дороже любого золота – двух сыновей родила, Фархата и Тимура. И стал я счастливейшим человеком на земле. И жена у меня любимая, и сыновья растут настоящими богатырями. Простил Аллах мне мои прегрешения.