Проживи мою жизнь - Терри Блик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Работа… Мне нужно…
Орлова приподнялась на локтях, наклонилась сверху, едва касаясь грудью груди и делая вид, что не замечает, как у Майи перехватывает дыхание и начинает бешено колотиться жилка на шее:
– Ты ведь не сбежишь сегодня никуда, да? Ты вечером будешь дома?
Верлен, переживающая очередное стихийное бедствие в непослушном теле, выдохнула:
– Да. Я буду дома. Зачем тебе?
Танцовщица чуть опустилась, прижимаясь теснее, обнимая ногами мускулистое бедро:
– Потому что я приду. Приду и останусь. И не смей мне возражать!
Стало невыносимо жарко там, где скользнула тангера, и нелепые звуки, никак не желающие складываться в слова, застряли в нёбе белоплечими орланами, попавшими в ловушку, и колко, и садняще загустел воздух в жилах. Верлен пролетела пальцами по длинным мышцам спины девушки, запустила их в разметавшуюся гриву, сжала в ладонях изучающее лицо и со стоном впилась в вишнёвые, припухшие губы, прикусывая, прижимая, переворачиваясь, проникая и обжигая. Откинулась на подушку, прижав длинно, тесно дышащую Диану, шепнула в маленькое горящее ухо:
– Я не возражаю. Но сейчас я должна уйти. Пожалуйста!
Орлова улыбнулась, прячась в покорённом плече, наслаждаясь молящими нотками в голосе бывшей такой неприступной, но оказавшейся восхитительно-пылкой Верлен:
– Иди. Я буду ждать.
Майя выскользнула из объятий и ринулась в ванную. Стоя под горячим водопадом, взмолилась: «Только не играй со мной. Не души меня, как кошка мышку, не мучай до полусмерти. Я влипла в тебя, как пчела в малиновый джем. Стоит тебе уйти, ветер свирепо ударяет в лоб, небо падает бессмысленными квадратами, расчерченными проводами, тонкий хлопок становится жёсткой дерюгой и лохматые облака рвутся гнилыми нитями…».
Выключила воду, промокнула кудри толстым полотенцем, вышла, по привычке, обнажённая и остолбенела, наткнувшись на хищно брошенный синий взгляд. Услышала сдавленное:
– Или немедленно оденься, или вернись в кровать!
Улыбнулась, не понимая, что нежное и прозрачное от беспокойной ночи лицо от улыбки из красивого стало пленительно-завораживающим, проскользнула в гардеробную, оделась, выглянула:
– Будешь кофе? Тосты? Апельсиновый сок?
Диана застонала и спряталась в подушку:
– Сначала тебя, потом… Потом опять тебя. И только потом, может быть, завтрак…
С удовольствием расслышав неутолённую страсть, прозвучавшую в голосе танцовщицы, прошла мимо кровати, наклонилась, поцеловала в макушку:
– Поспи. Потом позавтракаешь. До вечера.
Прикрыла дверь в спальню, наспех выпила кофе, цапнула пару кусочков холодного мяса и выскочила за дверь: «Сосредоточься. Думай. Ищи и думай. Чем быстрее найдёшь, тем быстрее успокоишься. Иначе свихнёшься. Спятишь. И всё потеряешь. Вообще – всё».
* * *
Дорогу из дома до банка как будто вырезали из памяти: казалось, вот только что посмотрела в зеркало заднего вида, не увязался ли кто за стремительным «Ягуаром», а уже охранник, приветливо улыбаясь, поднимает шлагбаум. Хотелось танцевать. Хотелось крутануться на месте, поднимая ладони к небу, взмывая в столбе падающего сверху света, щекотно и терпко пузырящегося в позвоночнике. Как оказалось легко – принадлежать, отдаваться, дарить, сливаться… Как оказалось трудно – размыкать контакты, возвращаться в реальность, удерживая распухшими и содранными ладонями поводья бешено несущегося сердца…
Добежала до кабинета, бросила документы на стол, включила кофеварку, запустила компьютер: слава Богу, принесли, подключили, можно поработать – быстрее, быстрее… И вдруг замерла: из-под толстой пачки документов выглядывал длинный лист со списком. Осторожно вытянула, опустилась на ковёр с карандашом в руках. Пометка Шамблена: «Пока только один курс. Ищем». Подчеркнула больше десяти фамилий с именем «Ольга». Не было ни Карли, ни Лаптевой, ни Солодовой. Но это пробный шар. Постучала блестящим наконечником по зубам, поднялась, позвонила:
– Анри, доброе утро!
В трубке хмуро отозвался жестяной, царапающий голос:
– Доброе утро.
Верлен удивилась, но с вопросами решила подождать. Попросила зайти.
Через пару минут на пороге воздвиглась ледяная глыба – Шамблен был сердит. Майя вопросительно подняла бровь:
– Чем недоволен? Неприятности?
Анри, не глядя на директора, тяжело опустился за стол:
– Я не понял: мы же договорились, что ты будешь очень осмотрительна, ведь так?
Верлен моментально сообразила, в чём дело, и несколько секунд лихорадочно придумывала оправдания. Но в голове было звонко и пусто, поэтому просто согласилась:
– Так.
Заместитель потёр лоб, потом повернулся и посмотрел в упор:
– Почему её машина всю ночь стояла около твоего дома? И почему она стоит там сейчас, когда ты здесь? И почему опять не включена сигнализация?
Верлен подняла глаза в потолок, на котором переливались блики от бегущей внизу Невы. И над ней, утомлённой рекой, тугой, солнечной, пригрезилась длинная вязь чугунных дуг, на которой замерло сердце: вот-вот оттолкнётся правой ногой, кинется, вытянувшись карминовым росчерком, но поймают ли его упругие ладони той, оставшейся в ворохе смятых подушек и простыней?.. Что тут скажешь? Улыбнулась.
Шамблен охнул, внезапно поняв и приняв бесшумно рухнувшую бездонную правду:
– Ты должна меня представить Орловой.
Майя изумлённо вскинула брови:
– Зачем?
Шамблен, изо всех сил удерживая строгое выражение лица, отчётливо выговорил:
– Я должен её расцеловать.
Верлен ещё раз улыбнулась, представив себе обаятельного, но сурового заместителя, ни с того ни с сего целующего тангеру:
– Это ещё за что?
Анри расхохотался:
– Да вот за это! За то, что ты снова улыбаешься!
Вдруг осёкся, поперхнулся смехом:
– Это, вообще-то, не очень хорошо.
Верлен пожала плечами: она могла с ходу назвать пару десятков причин, почему это, мягко говоря, «не очень хорошо», но ей стало интересно мнение заместителя:
– Почему?
Вздохнул, потёр переносицу:
– Во-первых, мы не снимали с неё подозрений.
Майя кивнула: «Продолжай».
– Во-вторых, что будет с твоим отцом, когда он узнает?
Опять пожала плечами:
– А кто ему скажет?
Шамблен поёжился под пронзительным взглядом:
– А сама? Не скажешь?
Согласно кивнула:
– Скажу. Позже. Не сейчас. Может быть. Если вообще будет, о чём говорить.