Я и Он - Альберто Моравиа

Отчаявшимся голосом Паоло отзывается: — Да не фурычит эта штука! — Попробуй еще.

— Пробовал: ее заклинило на аплодисментах.

— То есть на желтом свете? — На нем.

Не растерявшись, Флавия спокойно обращается к Маурицио: — Светофор вышел из строя. Думаю, что сегодняшнее заседание можно закрыть.

Маурицио кивает в знак согласия, подходит к микрофону и говорит: — Из-за технических неполадок мы вынуждены прервать наше заседание. Поэтому я предлагаю принять к сведению самокритичное выступление Рико и вынести по нему окончательное решение на следующем заседании. Пока же мы с Рико продолжим работу над сценарием и будем придерживаться его строгой первоначальной трактовки, разработанной в свое время Флавией и мною и единогласно одобренной общим собранием группы.

Маурицио замолкает и отходит назад. Флавия тут же подлетает к микрофону и объявляет: — А теперь искренне и горячо поприветствуем нашего любимого председателя.

Все вскакивают и лупят в ладоши. Светофор уже выключен, поэтому аплодируют стихийно, порывисто. Несмотря на смущение, я, не удержавшись, тихонько спрашиваю у Флавии: — А кто председатель? — Маурицио.

Аплодисменты длятся полторы минуты: украдкой я засекаю время по наручным часам. Закончив хлопать, участники собрания гурьбой выходят под шум раздвигаемых стульев через дверь в глубине гостиной. Смотрю на них, как в дурмане. Вдруг "его" голос, нет-нет, я не ошибся, именно "его" голос шепчет мне: "- Да ладно, чего там, скажи честно: клево было, а?" В моем скотском состоянии я даже не знаю, что на это ответить. "Он" настаивает: "- Будет дуться-то. Неужели не понял, что в тот самый момент, когда этот молодняк поносил тебя на чем свет стоит, Флавия захотела, чтобы ты стал ее властелином? Неужели не почувствовал, что, когда все хором ополчились на тебя и устроили заранее подготовленный суд Линча, Флавия как будто кричала, и это был крик ее души: "Да, вот мой король, а я его королева"?" Даже не хочу "ему" отвечать. А если бы ответил, то примерно так: "Я все равно считаю, что Флавия тут ни при чем. Если же ты и прав, то и тогда это не имеет ко мне никакого отношения. И прошу не ввязывать меня в эту историю. Я об этом и знать ничего не желаю. Все, что произошло, касается только тебя и Флавии". Но ответить "ему" означало бы, по сути дела, принять "его" всерьез. А принять всерьез значит простить. Между тем именно сейчас я зол на "него"; я презираю и ненавижу "его". Сжав зубы и нахмурив брови, молча выхожу из гостиной вслед за Маурицио и Флавией. Какой-то предмет, застрявший за воротничком рубашки, натирает мне шею. Поднимаю руку и достаю… одну из тех десятилировых монеток, которые моя миловидная обвинительница Патриция недавно швырнула мне в лицо в знак презрения.

Сегодня целых два посетителя. Сначала Флавия, потом Маурицио.

Начнем с Флавии.

Дверной звонок ожил в необычное время — в три часа пополудни. Не говоря уже о том, что на дворе конец июля, а на календаре воскресенье. Одно из двух: или телеграмма, или ошиблись адресом, думаю я себе, встаю с кровати, на которую прилег было отдохнуть, накидываю халат, иду открывать и едва не утыкаюсь носом в два объемистых шара — груди Флавии под неизменно перекошенным платьем.

У меня такой изумленный вид, что Флавия не может удержаться и манерно прыскает слегка натужным смешком.

— Как не стыдно! — восклицает она. — Хотя бы запахивайся, когда открываешь дверь.

В спешке я и впрямь не до конца запахнул халат, и теперь сквозь разошедшиеся полы видны мои белые волосатые ноги и даже часть бедра. Смутившись, я прикрываю свою невольную наготу и следую за Флавией: она идет впереди меня и, хотя никогда не бывала здесь раньше, с необъяснимой уверенностью направляется прямиком в спальню. Я бросаюсь ей наперерез: — Нет-нет, не сюда. Лучше в кабинет.

— А куда ведет эта дверь? — В спальню.

— Ну так и пошли в спальню.

— Ты знаешь, там такой беспорядок: я как раз отдыхал.

— Подумаешь, беспорядок! В ее голосе сквозит наивно-вызывающая интонация, которая, конечно же, не ускользнет от "него". С невыносимым чванством "он" шипит: "- Эта явно ко мне".

Флавия открывает дверь. В спальне зашторено окно и горит свет. Со вчерашнего дня здесь никто не убирал. Кровать разобрана, спертый воздух пропитан смешанным запахом сна и табачного дыма. Флавия оглядывается и снова хихикает: — Да тут совсем пусто. Только кровать и стул. Я на кровати, а ты на стуле. Или наоборот.

Не говоря ни слова, подхожу к окну и дергаю сначала за шнур занавески, а потом соломенной шторки. Окно, выходящее на север, заполняется ярким косым светом.

— Не люблю, когда много мебели, — объясняю я. — Да и вообще это жилище временное.

— Как это — временное? — Я проживу здесь год, не больше. Потом вернусь к жене.

— У тебя есть жена? — Жена и сын.

— А почему ты не живешь с ними? — Мы с женой полюбовно договорились, что некоторое время поживем раздельно. Мне нужно побыть одному, собраться с мыслями, понять, как жить дальше.

— Собраться с мыслями или поразвлечься? Вопрос, заданный с невинной, полуигривой издевкой, разрывается в воздухе, словно безобидный мыльный пузырь. Флавия подходит к окну, перебирает пальцами шнур занавески и начинает легонько вращать свинцовую гирьку-противовес. Я тоже встаю у окна напротив нее и спокойно отвечаю: — Собраться с мыслями.

Спокоен, разумеется, только я. "Он" же так разошелся, что я машинально опускаю руку в карман халата, хватаю "его" через шелковую ткань и разворачиваю вверх, прижимая к животу, чтобы "он" как можно меньше выпирал. Флавия видит мой жест и запускает гирьку точно в направлении кармана: — Собраться с мыслями — так я тебе и поверила! Похабник — вот ты кто. А ну-ка, вынь руку из кармана.

Флавия говорит пронзительно-резким, агрессивным тоном. Пытаюсь возразить: — Но я… — Вынимай, вынимай руку, похабник несчастный.

Смирившись, вынимаю руку, в то время как этот наглец бубнит под сурдинку: "- Молодец Флавия! Правильно! Зачем меня прятать? Зачем прятать такую красоту?" Халат на мне чуть сдвинулся, но что я могу поделать, если между "ним" и Флавией мгновенно установилось тайное соглашение, полностью сбросившее меня со счетов? Флавия облокотилась о стену, выставив вперед живот. Под тонким платьем выпирают острые когти таза; овальный лобок выдается рельефной припухлостью. Она смотрит на меня, скривив в усмешке тонкие губы, еще больше напоминая призрак или лошадь этим своим вытянутым, белым и веснушчатым лицом, обрамленным пышной гривой рыжих волос. Покачивая и вращая гирькой, Флавия спрашивает: — Вы с Маурицио друзья? — Конечно, друзья.

— А ты уверен, что ты ему друг? Бац! Гирька, отпущенная длинной, худой рукой, с завидной точностью попадает прямо по "нему", с тыльной стороны. Чувствительный удар. Но от этого "он" только раззадоривается.

— Да, уверен.

— А я вот совсем не уверена.