Меловой Человек - С. Дж. Тюдор

Так или иначе, до того момента я сходил с ума буквально от каждой серии. Особенно той, с далеками, когда они в итоге так и не сказали, чем все закончится. Кажется, это называется «открытый финал».

И он оказался намного круче, чем обычный финал, которого я ждал целую неделю. В первом эпизоде Доктор часто оказывался в смертельной опасности: то он был окружен далеками, которые хотели его убить, то оказывался на корабле, который грозил вот-вот взорваться, или сталкивался лицом к лицу с жутким монстром. В общем, в безвыходной ситуации.

Но обычно ему удавалось, по словам Толстяка Гава, «эпично свинтить». Он всегда находил какую-нибудь лазейку, или его неожиданно спасал Ю.Н.И.Т.[32]. Или он пускал в ход свою звуковую отвертку, короче говоря, так или иначе выживал. И как бы мне ни нравилось это, я все равно чувствовал себя капельку разочарованным. Как будто меня обманули. Странное дело.

Ведь в реальной жизни так не бывает. От ужасной судьбы не сбежать с помощью звуковой отвертки или специальной кнопки самоуничтожения, как у киберлюдей[33]. Такое в реальности не сработает.

И все же с того самого момента, как я узнал о смерти мистера Хэллорана, мне очень хотелось, чтобы у меня появилась именно такая возможность. Все изменить, исправить так, чтобы мистер Хэллоран остался жив. Чтобы он каким-то образом вернулся и сказал всем: «Вообще-то я живой. Я этого не делал. Вот как все было в действительности…»

Наверное, проблема заключалась в том, что конец нашей истории казался мне каким-то неправильным. Плохим. Какой-то антиразвязкой. Мне не давало покоя чувство, что все должно было сложиться по-другому. К тому же кое-что меня постоянно смущало. Если бы мы говорили о «Докторе Кто», я бы назвал это «сюжетными дырами». Писатели и сценаристы всегда надеются, что ты их не заметишь, но ты все-таки замечаешь. Даже когда тебе двенадцать. Точнее, особенно в двенадцать. В этом возрасте на любой обман ты реагируешь очень болезненно.

То есть в конце концов все сошлись на мысли, что мистер Хэллоран был просто чокнутым, — как будто это все объясняло. Но даже если ты чокнутый, даже если ты — шестифутовая ящерица из «Доктора Кто», у тебя должен быть хоть какой-то мотив…

Однако, когда я сказал об этом остальным, то есть Толстяку Гаву и Хоппо (несмотря на все пережитое в лесу, мы с Майки все равно не помирились и нечасто общались), Гав просто покрутил пальцем у виска и заявил:

— Он сделал это, потому что у него кукушка поехала, старина. Шарики за ролики зашли. Крыша протекла. Он был психом. Полноценным членом Клуба Шизиков.

Хоппо помалкивал, особенно когда Толстяк Гав здорово разошелся и дело чуть было не дошло до ссоры. Но потом тихо добавил:

— Может, у него и были причины. Может, мы не можем понять их, потому что думаем по-другому.

Наверное, все дело было в том, что я не мог избавиться от чувства вины. А все из-за этого дурацкого кольца.

Если бы я не оставил его там в тот день, никто бы и не считал мистера Хэллорана виноватым. То есть нет, считали бы, конечно, ведь он наложил на себя руки. Но если бы не кольцо, на него не стали бы так поспешно вешать это преступление. И не закрыли бы дело так быстро. Попытались бы найти новые улики. Например, орудие убийства. Или голову.

Я не мог найти ответ, который меня бы устроил. Все эти вопросы, все эти сомнения… Но в конце концов я запрятал их подальше, как прячут старые игрушки. Хотя я не думаю, что от подобного можно так просто избавиться.

Время шло, и события того лета стали потихоньку таять и испаряться. Нам исполнилось четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. Все наши мысли заполнили экзамены, гормоны и девчонки.

Правда, у меня тогда на уме было совсем другое. Папа заболел. Жизнь встала на мучительно знакомые рельсы, по которым грозилась катиться ближайшие несколько лет. Днем — учеба и работа, вечером — попытки смириться с гибелью папиного рассудка и маминой беспомощностью. Это стало нормой.

Толстяк Гав начал встречаться с симпатичной пухленькой девушкой по имени Шэрил. А еще — худеть. То есть наоборот. Он стал меньше есть и больше ездить на велосипеде. Он даже вступил в секцию бегунов и, хотя поначалу беспощадно над ними смеялся, бегал все быстрее с каждым днем, и постепенно его вес стал уходить. Он как будто выбирался из скорлупы. Думаю, так оно и было. Вместе с лишним весом уходила его беспардонность и иссякал поток дурацких шуток. Они сменились какой-то новой, незнакомой доселе серьезностью. В нем появился стержень. Он меньше прикалывался, больше читал, а если не читал и не учился, проводил время с Шэрил. Как и Майки до него, он стал потихоньку отдаляться. И вот нас осталось двое: Хоппо и я.

Я тоже встречался с девчонками, но все это было не очень серьезно. А еще так же несерьезно влюблялся, например в преподавательницу английского языка, женщину с длинными темными волосами и невероятными зелеными глазами. Мисс Бэрфорд.

А Хоппо, ну… он никогда особенно не заморачивался насчет девчонок, до тех пор, пока не встретил Люси. Ту самую Люси, которая в конце концов изменила ему с Майки и стала причиной драки на той вечеринке, куда я не попал.

Хоппо тяжело переживал разрыв. Очень тяжело. Будучи еще почти ребенком, я совсем не мог этого понять. То есть да, она была довольно симпатичная, но ничего особенного собой не представляла. Она походила на мышку: прямые темные волосы, очки. И одевалась она странно. Носила длинные юбки, тяжелые ботинки и аляповатые футболки. Короче говоря, все это хипповское дерьмо.

И только спустя долгое-долгое время я понял, что она была похожа на мать Хоппо.

Они ладили и очень подходили друг другу. Им нравилось одно и то же, хотя мне казалось, что в отношениях всегда приходится идти на компромисс и привыкать к тому, что нравится твоему партнеру, чтобы его порадовать. Даже если тебя от этого воротит.

То же самое и с друзьями. Меня воротило от Люси, но я делал вид, что она мне нравится, — ради Хоппо. В то время я встречался с девчонкой, которая была младше меня на год. Ее звали Энджи. У нее были волнистые вытравленные светлые волосы и довольно-таки изящная фигурка. Я не был в нее влюблен, но она мне нравилась, и с ней было довольно просто. Нет, не в том смысле, хотя, честно говоря, и недотрогой ее не назовешь. Просто она ничего не требовала. Учитывая то, что творилось в моей жизни, — папа и все такое, — именно в этом я и нуждался.

Несколько раз мы с ней ходили на парные свидания с Хоппо и Люси. Нельзя сказать, что Энджи и Люси имели много общего, но Энджи была приветливой, милой девушкой и легко находила общий язык с людьми. Здорово то, что рядом с ней мне не приходилось также притворяться милым и пытаться найти с ними общий язык.