Забытые богом - Олег Игоревич Кожин

Память вернулась еще до того, как вниз посыпались ломаные ветки и на краю ямы осторожно возникла бородатая голова в застиранной бандане. Старик вспомнил все. Каждый чертов шаг по этой проклятой тропе. Вспомнил неумелую ловушку, которую обходил, снисходительно посмеиваясь. И размытый силуэт экскаватора, блестящий росой в рассветном мареве, и гибкую кошачью фигуру, выходящую из теней. Вспомнил, как остановилось сердце и как трясущиеся пальцы не могли совладать с кобурой. И прыжок, и выстрел наугад, и мощный толчок в грудь… А потом тропа выскочила из-под ног, швырнула его, беспомощного, на самое дно, едва не вышибив дух из дряхлого тела. Ловушка! Это долбаная ловушка! И тот, кто ее выкопал, а после заботливо укрыл ветками и палой листвой, глядел на него с высоты пяти метров, рассеянно поглаживая пятерней кучерявую бороду.

Старик поспешно откинулся на спину и застонал – бессильный человечишка, бледная немочь. Дрожащая рука из последних сил потянулась к бородачу в бандане. Спаси, вытащи! Не покинь в беде, добрый самаритянин! А уж потом… Другой рукой Старик нашарил пистолет, упирающийся в позвоночник. Цепкие глаза бородатого вряд ли успели разглядеть оружие. Только вытащи из ямы, спаси старика! И тогда ты на собственной шкуре узнаешь, как огнестрел уравнивает в правах слабых и сильных, больших и маленьких.

– По-мо-ги-те-е-е… – выдавил Старик, поняв, что игра в гляделки слишком уж затянулась.

Бородач молчал. В карих глазах читались любопытство, легкое сожаление, но не более. Желания помочь там не было и в помине. И отчего-то Старику казалось, что сожалеет бородач вовсе не о нем.

– По-мо-ги-те-е-е… – все же предпринял он еще одну попытку.

Бессильно уронил дрожащую руку на грудь. Для виду принялся массировать область сердца – пусть видит, скотина бездушная, до чего пожилого человека довел!

– П-почему вы стоите? Помогите же мне! Сделайте что-нибудь! Мне кажется… кажется, я сломал ногу… Да помогите же! – выкрикнул он, позволив ноткам паники проскользнуть в голос.

Блестящая слеза медленно сползла по гладко выбритой щеке, заботливо увлажняя каждую встречную морщину. Выражение лица, в обрамлении зарослей черных жестких колечек похожего на какую-то моджахедскую ромашку, не изменилось ни на йоту. Бородач хмыкнул и с искренним интересом спросил:

– А зачем?

Его и вправду занимал этот вопрос. Говорил бородатый на русском, но с каким-то едва уловимым акцентом. Чувствовалось, что язык для него родной, но в семье или среди друзей в ходу был еще один. Видя, что пленник онемел от такой неприкрытой честности, бородач принялся рассуждать вслух.

– Вот я тебя вытащу, веревкой там или сам спущусь… – забубнил он себе под нос. – Оставлю у себя, пока кости твои срастутся. А ты ночью ко мне подползешь, и вж-ж-жих! Бритвой по горлу!

Пленник отчаянно замахал рукой, показывая, как возмущен таким предположениям, но бородач словно и не замечал этого.

– Или даже все у тебя в порядке, уйдешь себе на все четыре стороны, а я буду сидеть и думать, с какой же стороны тебя теперь ждать. И однажды ты придешь, и… вж-ж-жих! Бритвой по горлу!

– Нет! Нет же! Да как вы…

– Или даже случилось чудо, и Всевышний таким странным способом послал мне хорошего человека. – Бородач задумчиво почесал грязным ногтем обгоревший на солнце горбатый нос. – Вот скажи мне, незнакомец, – ты хороший человек?

Глядя в эти внимательные глаза, Старик с трудом сдерживался, чтобы неосторожным движением мимических мышц не выдать своих истинных чувств: злобы, презрения и отчаяния. Да, непоколебимое загорелое лицо бородатого заставляло его отчаиваться.

– Да! Да, конечно! О господи, да что же вы?!

– Хоро-о-оший… – пророкотал бородач. – И вот ты, такой хороший и бла… благообразный. Правильно сказал? Благообразный, ага?! Ты такой живешь у меня и, как все престарелые маразматики, ни черта не делаешь…

– Позвольте! – Старик вновь приподнялся на локтях, все еще изображая перелом ноги. – Но я не буду обузой! Молодой человек, я…

– Будешь, будешь, – заверил его «молодой человек», широко улыбаясь желтыми, давно не чищенными зубами. – Рано или поздно ты станешь настолько стар, что уже не сможешь таскать свои кости, захочешь жрать только перетертую кашу и начнешь мочиться под себя. Знаем, проходили…

Могучая пятерня усиленно заскребла бороду. Бородач весело улыбался.

– И вот скажи мне, хороший-человек-который-не-будет-обузой, скажи мне, на хрена мне такой геморрой, э?! Не проще ли оставить тебя…

Чертов пистолет оказался слишком тяжелым. Или же просто не хватило сноровки. Когда грохнул выстрел, а тупая отдача рванула болью неподготовленную кисть, над краем ямы уже никого не было.

– Сука-а-а! – не в силах больше притворяться, яростно заверещал Старик. – Сука, вернись, гнилая мразь! Вернись, гнида трусливая! Я убью тебя, пидор! Убью, слышишь?!

С неба донесся издевательский смешок:

– Слышу, слышу… Хреновый из тебя ковбой, дедушка! Я все ждал: надолго ли твоей благообразности хватит? Или ты решил, что я подумаю, будто ты тезку голыми руками придавил?

В ушах звенело от выстрела, ноздри щекотал едкий запах пороха. Вновь потекли слезы, на этот раз настоящие. Старик пытался сдержаться, но не смог выстоять против удушающей злобы и досады на слепой случай, на собственную невнимательность. Как глупо! Столько жертв, столько побед, и все впустую! Как мальчишка, как последний осел!

Шатаясь, он поднялся на ноги, вскинул руку с зажатым в ладони пистолетом. Словно надеясь, что длина ствола позволит ему дотянуться до осыпающегося края.

– Покажись! – закричал он, не узнавая собственного голоса – истеричного, напуганного, по-женски тонкого. – Покажись, не будь трусом!

– Леопольд, выходи! Выходи, подлый трус! – пискляво прокричал в ответ невидимый бородач и обидно заржал.

Слушая, как беснуется пленник, он смеялся долго, от души, всхлипывая и икая.

– Ты, наверное, не заметил, но у меня впереди все время мира, – отсмеявшись, продолжил он. – Мне даже делать ничего не нужно, понимаешь? А если приспичит, у меня экскаватор в двух шагах стоит, мне тебя живьем закопать, что сморкнуться…

Повисла тяжелая пауза. Старик замер. Замерло и его сердце. Человек, который обсуждает страшные вещи таким веселым голосом, убьет не задумываясь. Сухие пальцы сжали рифленую рукоять оружия, годного сейчас лишь на то, чтобы избавить себя от страданий погребенного заживо.

– Реально мог бы. Ты же не думаешь, что я эту яму вручную копал? Но это было бы слишком добрым поступком, дорогой. Ты тезку моего убил, друга моего убил. Но Всевышний велел прощать, и потому я тебе мстить не стану. Но и вытаскивать тебя тоже не стану, понимаешь, ага? У тебя ведь сутки, максимум двое, прежде чем ты подохнешь от жажды. Думаю, сутки. Ты охренительно старый!

– Пошел ты, тварь! Пошел ты! Я твою