Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

его название экзотично. Да и Женщина произнесла «Сан» так странно. Почти как «сон», гортанно и с отчетливым «о». Такая же гнусавая музыкальность присутствует и в акценте мужчины. – Когда город рождается, твои атаки прекращаются. Прежде так было всегда.

Женщина негромко смеется.

– Брось. Не было никогда никакого взаимопонимания. Его и не может быть, потому что такие, как ты, ничего не понимают.

Сан-Паулу хмурится, затем склоняет голову набок.

– Так попробуй объяснить, – предлагает он. – Ты никогда раньше этого не делала; ты лишь пыталась убить нас. Конечно же, мы сопротивлялись! Но если ты умеешь говорить и если ты… личность, то ты можешь объяснить, чего хочешь. Может быть, нам не придется сражаться.

Женщина смотрит на него так, словно не верит своим ушам.

– Чего я хочу? – Ее глаза сужаются, несмотря на то что она смеется. – О, как же я вас порой ненавижу. Каждый в отдельности вы еще ничего. Даже лучше, чем ничего, – некоторые из вас просто чудесны, такие забавные и странные. Но все вы всегда поступаете одинаково, и я презираю вас за это. Тебе действительно нужно было услышать, как я говорю, чтобы понять, что я личность, Сан-Паулу? Неужели, чтобы вы остановились, нужно сначала возразить против надругательства над собой?

Незнакомец напрягается, как и Айлин, услышав словно «надругательство». Но да, на его лице среди замешательства и гнева отчетливо читается вина. Он что-то совершил, этот смуглый иностранец. Причем он чувствовал себя вправе совершить это – возможно, он причинил вред этой женщине или же какой-то другой. И внезапно становится не так важно, участвовала ли Женщина в том, что сделал Коналл, – Айлин все равно охватывает ненависть к этому Сан-Паулу. И не только к нему. В ту секунду Айлин ненавидит всех мужчин, считающих, что могут по праву получить то, что брать не следует.

Она гневно смотрит на него.

– Чего вы хотите?

Сан-Паулу переводит взгляд с Женщины в Белом на Айлин, явно удивляясь ее тону. Или же он просто не ожидал, что кому-то вроде нее вообще хватит смелости заговорить. Может быть, он мусульманин или кто-то в этом роде – мало что ли в мире язычников, варваров и женоненавистников.

– Я искал тебя, – говорит он. Его тон остается спокойным, но она чувствует, что вопрос его озадачил. – Тебя и остальных. Этому городу нужна ваша помощь, чтобы он мог завершить созревание.

– Ну а мне не нужна ваша помощь, – огрызается Айлин. – Так что можете уходить.

Он удивленно смотрит на нее… а затем переводит взгляд на Женщину в Белом, подозрительно прищуриваясь. Словно пытается понять, не могла ли Женщина как-то заставить Айлин произнести эти слова. Словно он не верит, что Айлин способна говорить сама за себя.

И в этот момент терпение Айлин. Просто. Лопается.

– Вам здесь не место, – рычит она, стискивая руки в кулаки. – Ни в этом городе, ни на моем острове. Вы мне не нужны. Я не желаю, чтобы вы оставались здесь!

Айлин, только что проломившая Коналлом забор, все еще глубоко связана со своим боро; в ней все так же гудит энергия, гнев и ярость, которые она подавляла на протяжении тридцати лет, – и наконец они находят выход. Она отвергает Сан-Паулу так же яростно, как и Коналла.

Это не должно сработать. Айлин видела второе воплощение Сан-Паулу – оно огромно, больше, чем весь Нью-Йорк. Что важнее, он не раздроблен на части и потому сильнее ее. И все же. Она – Статен-Айленд. Она стоит на своей земле, а он – чужак, оказавшийся слишком далеко от окутанных грязным смогом башен своего родного города. Поэтому от Айлин снова исходит волна силы, которой она отшвырнула Коналла. Волна задевает Женщину в Белом; та вскрикивает, взмахнув руками, и внезапно исчезает так же быстро, как и появилась. На месте нее остается пухлая женщина средних лет с легким загаром и темно-рыжими волосами, которая ошеломленно моргает, а затем отворачивается и уходит в сторону соседнего квартала, не обращая внимания на все происходящее.

Но Женщину в Белом Айлин задела лишь вскользь, ведь та не была ее целью. Волна слов «вам здесь не место» всей своей мощью обрушивается на Сан-Паулу и действует на него гораздо сильнее, чем на Коналла – все-таки Коналл был всего лишь человеком. Сан-Паулу принимает на себя этот взрывной удар, словно вырвавшийся из невидимого огнемета, сразу в двух местах. В одном мире он поднимает руки, будто пытаясь заслониться от ярости Айлин, и она видит, как ломаются кости в его предплечьях, после чего его отшвыривает в темноту, за припаркованную машину.

В другой реальности она с высоты птичьего полета видит, как вся агломерация Сан-Паулу содрогается от землетрясения. Рушатся старые здания, особенно те, что стоят в фавелах города. По четырехполосному шоссе, тянущемуся вдоль одной стороны большого города, пробегает трещина – такая же, как в его костях, – но, к счастью, шоссе не разваливается полностью, иначе сотни автомобилей упали бы в близлежащую реку, прямо как с Вильямсбургского моста. Не считая этого, урон колоссальный. Пригородные магистрали города – это его жизненные артерии. Еще несколько дней пятнадцать миллионов жителей Сан-Паулу будут с трудом добираться до работы, больниц и поддерживать все те бесчисленные связи, необходимые, чтобы город оставался жив и здоров.

В том, другом мире она вдруг видит балочные фермы; они смазываются, и Айлин понимает, что на нее замахиваются – впрочем, Сан-Паулу, похоже, отвечает на удар рефлекторно, а не по злому умыслу. Люди, которым с детства приходится бороться за жизнь, учатся отвечать ударом на удар, даже когда терпят поражение. Впрочем, рефлекторно или нет, удар наносится, и в другом мире Айлин чувствует, как железнодорожные рельсы пропарывают ее живот, словно когти. Ей больно, она чувствует, как глубоко внутри нее что-то ужасно горит и словно рвется – не органы и не сухожилия, а нечто столь же жизненно важное, хотя и не столь материальное. Может быть, это ее душа. Она ахает и сгибается пополам, хватаясь за живот и смаргивая навернувшиеся от боли слезы. Айлин чувствует, что где-то Статен-Айленду был нанесен серьезный урон. Ее остров пострадал вместе с ней.

И все же. Айлин осталась стоять на ногах, а Сан-Паулу – нет.

Айлин так долго не жила, а существовала, что восторг от победы, ощущение собственной силы, пусть лишь минутное, и эндорфины ударяют ей в голову. Она начинает хохотать, несмотря на боль в животе, и на какое-то головокружительное мгновение не может остановиться. Но затем она делает медленный вдох, потом еще один и заставляет себя успокоиться. Она становится такой же чокнутой, как Женщина в Белом. Она и чувствует себя чокнутой. Но еще она чувствует, что Сан-Паулу все еще там, где-то в темноте, раненый. Поэтому Айлин заставляет себя выпрямиться, вдыхает сквозь стиснутые зубы и, превозмогая боль, кричит ему:

– Держитесь от меня подальше. Или… или хуже будет.

Угрозу можно было придумать и покруче. Впрочем, Сан-Паулу не отвечает. Может быть, он потерял сознание или обиделся. Это неважно. Она победила.

Затем Айлин, с трудом передвигая ноги, направляется домой. Ее ребра ноют, кожа раскраснелась, а мысли скачут, как Даффи Дак, съехавший с катушек от радости. Когда она наконец подходит к дому, в нем горит свет, но ее отец не внутри, а на заднем дворе, берет показания у Коналла. Еще две полицейские машины подъезжают как раз в тот момент, когда Айлин идет по дорожке ко входу, но копы, похоже, не замечают ее и направляются к заднему двору. Кендра стоит у задней двери и наблюдает за происходящим. Никому и в голову не приходит проверить Айлин, которая должна спокойно спать у себя, поэтому она просто тихонько проскальзывает по лестнице наверх и идет в свою комнату.

Приоткрыв окно, чтобы впустить свежий воздух, она слышит отдаленный голос отца, говорящего с Коналлом на повышенных тонах. Похоже, он решил, что Коналл напился и сам проломил шезлонгом забор. Коналл так же громко возражает. («Да я же говорю, на меня напали! Огромный такой черный верзила!») Айлин даже немного интересно, чем завершится спор, но она понимает, что скоро ее отец пойдет проверять записи с камер видеонаблюдения