Призрак былой любви - Джудит Леннокс

— В Суффолке? — удивился Гарольд. — Как ты очутилась в Суффолке, Тильда?

— На яхте добралась, — ответила она. — У деверя Эмили — ты ведь помнишь Эмили, Гарольд? — есть яхта.

Гарольд молчал. «Может, связь прервалась?» — подумала Тильда. Но потом снова услышала голос Гарольда:

— Тильда, милая, как называется паб? Жди меня там. Я за тобой приеду.

На ночном пароме я поплыла назад в Харидж. Поднялся штормовой ветер, и в ресторане моя тарелка ездила по столу с одного края на другой. Зал был почти пуст: из-за сильной качки многие пассажиры лишились аппетита. В баре какая-то женщина пела, аккомпанируя себе на пианино. Я немного послушала, потом вышла на палубу. На скамейках жались друг к другу пассажиры с посеревшими лицами — прямо как эмигранты на картине Форда Мэдокса Брауна.[41]Положив руки на перила, я смотрела на море. Оно дыбилось, гребни серо-стальных волн пенились, небо затянули свинцовые облака. Я представила, как Тильда плыла по такому вот неспокойному морю в утлом рыбацком суденышке. Деревянный корпус кренится под натиском волн, вода через борта заливает палубу. А ведь тогда шла война: каждая тень в небе могла оказаться вражеским самолетом, каждое судно вдалеке, очевидно, нагоняло страх на Тильду и Феликса.

Автором статей о морском путешествии Тильды был Гарольд Сайкс. Опытный журналист, он прославил Тильду — возможно, вопреки ее воле. В мрачные дни после падения Франции история ее триумфального возвращения на родину («Героическое путешествие амстердамского ангела») наверняка способствовала подъему боевого духа нации. В связи с вывозом из Голландии двух детей-беженцев Тильда впервые попала в поле зрения широкой общественности. С этого эпизода началось ее восхождение к славе. Будучи практичной женщиной, свою известность она использовала для достижения благих целей: перед ней распахнулись двери, прежде закрытые для нее, что давало ей возможность помогать несчастным детям, которых она любила.

Думаю, теперь мне стала ясна причина скрытности Тильды. Для нее побег из Голландии всегда был и будет омрачен инцидентом, о котором она старательно умалчивала. Если то, что поведала мне Лейла Гилберт, правда, значит, в судьбе Тильды есть нечто такое, что она предпочитала утаить от всего мира. Когда их остановил фашистский десантник, у нее не было выбора, но она, должно быть, очень переживала, что собственными руками лишила человека жизни. Меня беспокоило — пожалуй, даже задевало — другое: что она не доверилась мне. Мне казалось, я хорошо ее изучила, но теперь я начала сомневаться в том, что вообще знаю ее.

Я покинула палубу. Мне не терпелось поскорее вернуться в Англию. Нужно было переосмыслить биографию Тильды, взглянуть на нее под другим утлом. «Интересно, что сейчас делает Патрик, где он?» — думала я. В ту ночь я почти не сомкнула глаз. Паром швыряло на волнах, его двигатели угрожающе ревели — казалось, машинное отделение находится в соседней каюте. На следующее утро мы причалили в Харидже. Я вздохнула с облегчением, когда ощутила под собой землю. Моросил дождь — типичная для июня английская погода.

Выходные я провела с Патриком у него дома в Ричмонде. Его квартира находилась в бывших конюшнях, переделанных под жилье, — в симпатичном здании с домофоном и с геранью на окнах. В самой квартире — гладкий буковый пол, кремовые жалюзи, дорогая элегантная мебель. Я выразила восхищение его жилищем, на что он ответил: «Это заслуга Джен» — и поцелуем положил конец дальнейшей беседе.

Мы не выходили из квартиры, почти не разговаривали друг с другом, предпочитая общаться на языке тел: моя кожа соприкасается с его, в груди эхом отдается стук его сердца, частое прерывистое дыхание… Мы расстались в понедельник утром. Патрик поехал на работу, я — к себе домой. Я напевала, раздвигая шторы, чтобы впустить в комнаты солнечный свет, и, когда распахнула окна, мне показалось, что даже лондонский воздух полнится благоуханием. Я сварила себе кофе и, пока пила его, лениво просматривала воскресные газеты. Скандалы в правительстве, Северная Ирландия, засуха.

Я могла бы запросто не заметить это сообщение, но оно почему-то бросилось мне в глаза — коротенькая заметка в несколько строчек в самом низу последней полосы.

«В Кембриджшире откопали человеческие останки. На страшную находку наткнулись рабочие во время плановых ремонтных работ по укреплению берега дамбы в районе селения Саутэм. Канал был восстановлен после наводнения 1947 года, и полиция Кембриджшира, проведя расследование, пришла к выводу, что, возможно, тело было спрятано в земляной дамбе».

«Дара», — подумала я. Сама не знаю почему, но я была уверена, что это останки Дары Канавана.

Во сне она перенеслась в 1940 год. Ей снилось, что она вместе с Феликсом, Ханной и Эриком плывет на яхте по Северному морю. Они на маленьком суденышке, а вокруг вода, вода. Туман, окутавший английское побережье, усиливал шум волн, разбивавшихся о борта яхты, и крики людей на берегу.

Тильда проснулась. Лежа в темноте, она вспомнила, как газетная статья Гарольда Сайкса об ее путешествии на яхте повлияла на ее судьбу. «Тильда Франклин? Это вы?..» — говорили ей, когда она представлялась, и далее следовал чудовищно неточный рассказ о ее побеге из Голландии. Поначалу она пыталась объяснить, что ей просто нужно было вернуться домой к детям, но это ее заявление тоже истолковывали превратно. «„Я сделала это ради своих детей“, — говорит амстердамский ангел!» Ее возмущало, что все, кому не лень, смакуют происшествие, которое она сама предпочла бы позабыть, и сейчас порой она подавляла в себе раздражение, вызванное расспросами Ребекки. Многие почему-то считали, что ее жизнь — общественное достояние. Такое отношение злило Тильду, но за ее гневом крылся страх. Страх, что на нее станут показывать пальцем, страх перед наглым любопытством, перед каверзными вопросами о ее корнях. И этот страх не исчезал. Ей никак не удавалось избавиться от стыда за свое происхождение, за историю своего появления на свет, за свои ранние годы. Незнакомые люди выражали ей свое восхищение, что лишь глубже вбивало клин между ней и Максом. Макс рассматривал ее побег из Голландии в другом свете: неоправданный риск, нарушение обещания. А Макс очень серьезно относился к обещаниям.

Стоял июнь, но она ежилась от холода. Будь она помоложе, думала Тильда, она бы прошагала несколько миль, чтобы избавиться от своих демонов, или окружила бы себя родными и близкими. А старость вынуждает ее довольствоваться лишь самым необходимым и предаваться воспоминаниям. Старость оставила ей только тщедушное тело и мучительные воспоминания. Она надеялась, что, рассказав Ребекке все, что той нужно знать, она обретет душевный покой.

Однако воспоминания по-прежнему не отпускали ее. Она снова и снова переживала события военных лет — грозные, драматичные, напряженные. Закрывая глаза, пытаясь спрятаться от темноты, она видела лица тех, кого унесла война. Клара Франклин. Феликс ван де Криндт. В 1941 году Клара Франклин танцевала в ночном клубе, когда туда упала бомба. Прямое попадание. Тильда помнила, как она рыскала по полуразрушенному Лондону в поисках алых лилий — любимых цветов Клары. Макс, работая за границей военным корреспондентом, не смог присутствовать на похоронах матери. Еще один кирпич в стене, которой он отгородил себя. Макс не имел возможности оплакать смерть матери, ее неудавшуюся жизнь. В военные годы им с Максом нечасто случалось бывать вместе, а те редкие дни, когда они оба бывали дома, ни ему, ни ей не приносили удовлетворения, ибо они оба были изнурены физически и эмоционально. Он замыкался в себе, не желая ни о чем говорить; она была слишком занята, чтобы попытаться вызвать его на разговор. Тильда боялась, что они никогда уже не будут так близки, как прежде, или — еще хуже, — что они никогда не были связаны прочными узами, что их брак построен на песке.