Механика хаоса - Даниэль Рондо

– Я должна тебе кое-что сказать.

– Симпатичный пирсинг, – заметил он. – Я не поклонник, но этот у тебя в ушке выглядит неплохо. Такой скромненький. Тебе идет.

– Да? А я думала, ты на меня наорешь. Хорошо, что тебе понравилось. У меня еще один есть, вот, смотри… – Она высунула язык, и он с ужасом обнаружил на нем металлическую блямбу.

Глаза его маленькой Лоры, тонкие черты ее лица, даже ее детский розовый язычок излучали мощную энергию. Она смерила отца чуть презрительным взглядом. Она отлично понимала, что в борьбе с ним сила на ее стороне.

– Пап, – продолжила она. – Я давно хотела с тобой поговорить, но тебе все некогда. Короче. Дело важное. Понимаешь, я влюбилась. Конечно, я ни перед кем не обязана отчитываться, моя жизнь – это моя жизнь, но я решила, что будет честнее, если я тебе обо всем расскажу. Тем более что и мама так считает.

– Милая, ты правильно сделала. Я за тебя очень рад. Но ты уверена в своем чувстве? Как его зовут, этого счастливца? Он твой одноклассник? Сколько ему лет?

– Папа! Нельзя же быть таким предсказуемым! Ты рассуждаешь как раб стереотипов!

– Да что такого я сказал?

– Папа, я влюбилась в Маргариту! Это моя учительница по НЖЗ.

– Что еще за НЖЗ?

– Науки о жизни и земле. Это теперь мой любимый предмет. Слушай, я хочу познакомить тебя с Маргаритой. Только не у тебя. Сюда приличного человека приглашать нельзя. А она после уроков в школе еще увлекается дизайном…

Улица Эспигетт, Пятый округ Парижа, Франция

Мы поселились в идеальном месте: улочка в двух шагах от Пантеона, квартира из трех просторных светлых комнат, второй этаж, высокие окна на шпингалетах, выходящие в мощеный двор. Беломраморная лестница с чугунными перилами вела к двери зеленого цвета.

За три дня до отъезда с Мальты я получил письмо от молодого коллеги, разосланное веерным способом всем корреспондентам. Он уезжал преподавать в китайский университет и хотел сдать свою квартиру в центре Парижа, рядом с Высшей Нормальной школой. Мы созвонились, и я бегом побежал в отделение Western Union в Валлетте и перевел ему арендную плату за год вперед. Я даже взял на себя оплату электричества и коммунальных услуг. Этот коллега, невероятно талантливый парень, по первому образованию китаист, а по второму – археолог, спешил сменить место жительства почти так же, как мы, правда по менее пугающим причинам. Университет Нанкина сделал ему чрезвычайно выгодное предложение, и его контракт вступал в силу уже в конце текущего месяца. Он едва успел собрать вещи и купить билет бизнес-класса на самолет «Китайских авиалиний».

Рим первым делом торопливо обошла квартиру. Меня на миг посетило ощущение дежавю, но я был так заворожен ее манерой по-хозяйски знакомиться с новым жилищем, что не обратил на это внимания. Она сразу сказала, что квартира «похожа на наш дом в Карфагене». Очевидно, из-за обилия книг. Разумеется, от ее слов про «наш дом» я растаял. Плиточный пол устилали кавказские ковры. Я тотчас отметил (профессиональная деформация, не иначе), что у коллеги неплохая, хоть и эклектичная коллекция древностей со всего мира. Их разнообразие и оригинальность заставили меня вспомнить Брюса Четуина. Я замер перед небольшой мозаикой (династия Сефевидов?), изображающей виноградную лозу с листьями и гроздьями ягод, в превосходном состоянии.

В туалете лежали кипы журналов, посвященных теннису.

– Ты знал, что твой приятель играет в теннис? – со смехом спросила Рим.

– Нет, не знал.

Ее взгляд задержался на черно-белой фотографии, с которой смотрел парень с длинными темными кудрями и торжествующей улыбкой победителя турнира Большого шлема.

– Красивый какой! Ты его знаешь?

– Так это же владелец квартиры!

– Да? А я думала, он старше.

– Он был моим студентом. Я тебе уже говорил…

В ее замечании не было ничего обидного. Разумеется, она решила, что этот коллега – мой ровесник. Я подошел поближе к фотографии. И правда, по сравнению со мной он выглядел пухлым курчавым младенцем. Я замолчал, и в бездну моего молчания ухнула память о Валентине. Я только сейчас сообразил, что оставил в Карфагене ее фотографию, которую возил с собой повсюду. Я словно наяву увидел себя в квартире на проспекте Гобеленов, которую мы сняли перед свадьбой, – нашей первой и единственной общей квартире. В ней было две комнаты, как и здесь, очень светлые. Вот откуда мое дежавю. Валентина повернула ключ в замке и не сдержала крика радости. Мы с хохотом обошли свои новые владения, а потом Валентина скинула с себя одежду и сказала, что хочет, чтобы мы занялись любовью. Бывают такие дни, которые впечатываются в память навсегда.

Вечером мы неожиданно оказались в темноте – электричество нам еще не подключили. Мы лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу, и разговаривали, пытаясь представить себе наше будущее. Never lost[29]. Я всегда думал, что впоследствии мы стали жертвами судьбы. Девица, с которой я целовался на кухне в девятнадцатый день рождения Валентины, ни капли меня не интересовала; у меня и в мыслях не было изменить своей жене. Что на меня нашло? И почему Валентина появилась на кухне ровно в тот момент?

Подошла Рим и погладила меня по подбородку. Потом взяла лист бумаги, достала из сумки подаренную мной ручку «Монблан» и каллиграфическим почерком написала: «Жизнь прекрасна! Да здравствуешь ты!» Она счастливо рассмеялась, в точности как Валентина, и легко, как бабочка, впорхнула в мои объятия.

Еще в аэропорту я заметил, как изменилась обстановка. Повсюду ходили вооруженные люди в военной форме. На лицах пассажиров застыло странное выражение – они как будто старались держаться подальше друг от друга. Рим ничего этого не видела – ей было не с чем сравнивать. Она впервые попала во Францию, которую считала надежной гаванью. Я позвонил в министерство Дютийо, поблагодарил его за помощь и сказал, что мы оба в Париже. Затем связался с Брюно; мы договорились встретиться завтра. Он проявил большое нетерпение, из чего я вывел, что он значительно продвинулся в своем расследовании. Рим заявила, что хочет увидеться с Хабибой, которая летела с нами в одном самолете. Ее встретили сотрудники миграционной службы и перевезли в образовательный центр куда-то в провинцию. Во время полета девчонки беспрестанно болтали. Рим взяла с меня слово, что мы обязательно навестим Хабибу в ее общежитии.

В свой первый вечер в Париже она захотела увидеть Эйфелеву башню. Она надела красные сапоги на каблуках, и мы отправились ужинать в ресторан на площади Альма, где устроились на террасе. Обратно мы возвращались пешком, держась за руки. Встречные прохожие пялились на нас, а некоторые даже оборачивались нам вслед. Поначалу я думал, что их привлекает красота Рим, которая и в самом деле выглядела сногсшибательно, пока не услышал, как группа парней, ничуть не стесняясь, обсуждает между собой, зачем «такой телке этот старый хрен». Их рассуждения снова вернули меня к мыслям о фотографии теннисиста. Но я себя успокоил: они мне просто завидуют. В чем проблема?