Третий шимпанзе - Джаред М. Даймонд

Таким образом, переход к земледелию привел к тому, что элита стала здоровее, но для многих других людей жизнь сделалась тяжелее. Уже не повторяя утверждений прогрессивистов о том, что мы избрали земледелие, поскольку оно было полезным, скептики могут задаться вопросом о том, почему мы попались на удочку и склонились к сельскому хозяйству, если оно чревато столь серьезными проблемами.

Ответ можно свести к знакомой присказке: «Сильный всегда прав». Сельское хозяйство могло обеспечить пищей больше людей, чем охота, хотя не всегда при этом количество пищи на человека оказывалось большим, чем среди охотников. (Средняя плотность населения у охотников и собирателей составляет, как правило, не более одного человека на квадратную милю, тогда как в земледельческих районах средняя плотность населения по меньшей мере в десять раз выше). Отчасти это объясняется тем, что с акра земли, полностью засеянного пищевыми культурами, можно собрать намного больше тонн продукта — и накормить намного больше людей, — чем с акра леса, в котором местами встречаются съедобные дикие растения. Также это объясняется тем, что у кочующих охотников и собирателей поддерживалась разница в возрасте между детьми не менее четырех лет, что могло достигаться «инфантицидом» и другими средствами, поскольку от матери требовалось носить на себе подрастающего ребенка до тех пор, пока он не сможет шагать, не отставая от взрослых. Поскольку оседлые земледельцы с этой проблемой не сталкиваются, они могут позволить себе рождение детей с интервалом в два года, что и происходило в истории. А главная причина, по которой нам так трудно отбросить традиционные представления о несомненном благе земледелия для человека, состоит, возможно, в том, что оно бесспорно дает возможности получать больше тонн пищи с одного акра. Мы забываем, что при этом появилось больше детей, которых нужно накормить, а здоровье и качество жизни зависят от количества пищи на человека.

Когда в конце ледникового периода плотность населения охотников и собирателей стала постепенно возрастать, целым группам пришлось «выбирать», осознанно или неосознанно, кормить ли большее число ртов, сделав первые шаги к сельскому хозяйству, или же найти пути ограничения роста населения. Некоторые группы выбрали для себя первый вариант, не имея возможности оценить все недостатки сельского хозяйства и соблазнившиеся временным изобилием, которое сохранялось до тех пор, пока рост населения не обогнал повысившееся количество производимой пищи. Такие группы, размножаясь, численно превзошли, а затем вытеснили или перебили тех, кто предпочел остаться охотниками и собирателями, поскольку десять земледельцев, пусть и недоедающих, способны одержать верх над одним, пусть и здоровым охотником. Дело не в том, что охотники и собиратели отказывались от своего образа жизни, а в том, что те, кто решал жить по-прежнему, были вытеснены со всех земель, кроме тех, которые были непригодны для крестьян. Современные охотники и собиратели обитают только на отдельных территориях, непригодных для земледелия, например, в Арктике, в пустынях и тропических лесах. Сейчас уместно вспомнить о распространенном представлении, будто археология является дорогостоящей причудой, изучает далекое прошлое и не дает никаких знаний, важных для нынешней жизни. Археологи, изучающие возникновение земледелия, реконструировали этап, на котором мы приняли одно из наиболее значимых решений за всю историю человечества. Вынужденные выбирать между ограничением роста населения и увеличением производства пищевых продуктов, мы остановились на последнем варианте, результатом чего стали голод, войны и тирания. Тот же самый выбор стоит и сегодня, с тем отличием, что теперь мы можем делать выводы из уроков прошлого.

За всю историю нашего вида наиболее успешным и дольше всего просуществовавшим был образ жизни охотников и собирателей. Мы же до сих пор пытаемся решить проблемы, обрушившиеся на нас с приходом земледелия, и неизвестно, сможем ли с ними справиться. Предположим, что археолог из космоса, посетивший нашу планету, пытается изложить историю человечества своим товарищам с иной планеты. Этот пришелец мог бы проиллюстрировать результаты раскопок на примере часов, в которых один час на циферблате соответствует 100 000 лет реального времени. Если считать, что история человечества началась в полночь, то сейчас мы находимся примерно в конце первого дня. Почти весь этот день, от полуночи до рассвета, а затем до полудня и до заката, мы прожили, будучи охотниками и собирателями. И наконец, в 23:54, мы перешли к земледелию. Оглядываясь назад, мы видим, что это решение было неизбежным, и о том, чтобы вернуться вспять, не может быть и речи. Но сейчас, когда наступает вторая ночь на наших часах, не ожидает ли всех печальная судьба современных африканских земледельцев? Или же мы каким-то образом сможем воспользоваться преимуществами земледелия, которые видятся за его привлекательным фасадом и которые до сих пор мы получали лишь в комплексе с серьезными проблемами?

Саморазрушительное злоупотребление химическими препаратами, наблюдаемое у людей, имеет прецеденты у животных, причем эти прецеденты дорого обходятся самим животным или опасны для них. Истоком такого поведения могла послужить дилемма, состоящая в том, что сигналы, доступные всякому индивидууму, легко могут быть использованы для обмана. Но дорогостоящие или опасные сигналы несут в себе, как неотъемлемую часть, гарантию честности и потому они полезны — при условии, что выгоды от них перевешивают связанные с ними проблемы. В случае с человеком, к сожалению, эта старая эволюционная закономерность оказалась искаженной.

Чернобыль — формальдегид в гипроковых стенах — асбест — отравления свинцом — смог — авария нефтяного танкера «Эксон Вальдес» — Лав-Кэнел — «эйджент оранж»… Не проходит и месяца, чтобы мы в очередной раз не узнали: мы и наши дети по чьей-то небрежности оказались под воздействием токсичных химических веществ. Это вызывает все большее возмущение общественности, нарастает ощущение беспомощности, и люди все активнее требуют изменить ситуацию. Почему же тогда мы делаем с собой то, что кажется недопустимым по отношению к нам со стороны окружающих? Как же объяснить парадокс, состоящий в том, что многие люди намеренно глотают, вводят с помощью инъекций или вдыхают ядовитые химикаты, такие как алкоголь, кокаин и химические вещества, присутствующие в табачном дыме? Почему различные формы добровольного нанесения вреда самим себе глубоко свойственны многим современным обществам, от первобытных племен до горожан, окруженных высокими технологиями, а в прошлом прослеживаются во всех эпохах, по которым мы располагаем письменными свидетельствами?

Как и явления, о которых шла речь в трех предыдущих главах, употребление наркотических веществ также является практически исключительной особенностью человека, но при том это черта отрицательная, тогда как другие уже обсуждавшиеся черты благородны (как язык и искусство) или несут в себе достоинства и недостатки (земледелие). Это не самая худшая из дурных особенностей человека; она не угрожает выживанию цивилизации, в отличие от нашей склонности к геноциду и разрушительного обращения с окружающей средой. Но при этом данная особенность все же причиняет такой вред и настолько широко распространена, что возникает желание выяснить ее происхождение.