Раздевайся, Семёнова! - Лючия фон Беренготт

Закинув сумку на плечо, я потопала к лифтам – там есть хоть небольшой шанс, что этот отстанет, не успеет зайти за мной в кабину. Но он успел, распихав студентов и оставив несколько человек дожидаться следующего лифта. После того, как все вышли, снова отстал и следовал за мной метрах в десяти.

Так и ехали в утопающем в слякотной грязи автобусе – я сидела, он «висел», цепляясь за поручень немного сзади.

Я уже не пыталась позвонить Знаменскому – зачем зря его пугать раньше времени? Разберусь сама, а там посмотрим…

***

На этот раз Ритка долго не открывала. Так долго, что следящий за мной парень соскучился, переминаясь с ноги на ногу.

Когда, наконец, открыла, на ней были точно такие же черные очки, как и на моем сопровождающем. Я поморщилась – ревела она, что ли?

– Заходи! – невозмутимо скомандовала Грачева, затягивая меня внутрь и оглядываясь.

Потом жестом показала парню, чтоб тоже зашел. Я настороженно проследила за обоими – ему-то зачем? Беспокойство зашевелилось в моей груди, ноги заныли, потянули обратно.

Но было поздно. Толкнув меня в комнату, парень плотно навалился спиной на дверь, преграждая мне путь к отступлению.

– Вы что задумали, кретины? – уже по-настоящему испугалась я, увидев перед собой кровать, усыпанную розовыми лепестками, а у противоположной стены – профессиональный фотоаппарат на штативе.

– Создаем антураж для твоего сообщения, – ухмыльнулась Грачева. – Я что, забыла упомянуть, что оно будет в виде романтичной и откровенной фотографии с твоим новым возлюбленным? Ну прости, теперь ты в курсе. Кстати, познакомься. Вот тот, ради кого ты бросила Знаменского.

Я оглянулась на парня, который уже успел снять капюшон и, не удержавшись, громко ахнула.

Ложкин! Чертов мудак Ложкин. Ухмыляясь, он помахал мне рукой.

– Здорово, подруга бывшей!

– Что ты несешь? – прошептала я, вновь поворачиваясь к Грачевой. – Какая фотография?

Ритка весело засмеялась.

– Самая что ни на есть профессиональная. Мой фотограф одолжил аппаратуру, а фотографировать я давно умею. Ложкин тебя поцелует – страстно и на фоне кровати – и мы пошлем фотку Знаменскому, вдогонку твоему сообщению, что отныне у тебя новый бойфренд – помоложе и пошустрее.

– Рита… Валера… – проникновенно сказала я, взывая к их рассудку. – Он ведь убьет вас. Возможно, что и в буквальном смысле, но выгонит уж точно… Вы не понимаете, что вы де…

– Давай! – скомандовала вдруг Ритка, целясь в меня камерой.

– Чего давать? – опешила я.

Но это был приказ не мне. Не говоря ни слова, Ложкин в одно мгновение оказался рядом, развернул меня боком к Грачевой и прижал к дверце шкафа. Не давая опомниться, схватил снизу за лицо, сжимая щеки пальцами и заставляя слегка приоткрыть губы… и поцеловал. Ритка быстро защелкала объективом.

Первое, что я почувствовала при вторжении в собственный рот, был вовсе не страх, что меня выставят перед любимым бог знает кем.

Я почувствовала обиду. Жгучую, злую обиду.

Меня ведь никто, кроме Знаменского, не целовал. Никто, кроме него, не прикасался ко мне в этом смысле – не трогал мое лицо пальцами, не прижимался своими мерзкими губами к моим. Не пытался просунуть язык поглубже.

Никто до этой минуты.

Я вдруг почувствовала себя грязной. Порченной.

Укусив Ложкина за губу, я оттолкнула его… вернее попыталась оттолкнуть. Но не смогла. Рывком он развернул меня, выкрутил обе мои руки за спиной, прижал к шкафу и так держал, пока Грачева быстро обрамляла на компьютере фотографию, обрезала мужские пальцы на моих щеках, чтобы казалось, что я целую Ложкина по доброй воле. Потом она залезла ко мне в сумку, вытащила мобильник и, присоединив к компьютеру, закачала туда фотографию, чтобы выглядело так, будто она снята телефоном.

– Давай-ка посмотрим, как вы друг с другом общаетесь… – усевшись по-турецки на кровать, она принялась копаться в сообщениях.

Курица! Тупая, самовлюбленная курица! – ругала я себя. Как я могла так проштрафиться? Приперлась сюда королевой – думала, во всем разобралась, всех поняла и перехитрила. А сама застыла, как испуганный кролик, под натиском этого говнюка, который сейчас ухмылялся и шептал мне в ухо всякие мерзости.

– Ложкин, тебя ж Знаменский на ленточки порежет, – пообещала я в ответ на его откровения – он, оказывается, никогда не знал, какая я «горячая штучка».

Ложкин загоготал.

– За что порежет? За то, что я целовался со своей девушкой? Которая сама же дала ему отставку? Ритка, у тебя ведь получилось все оформить, как надо?

– Еще как… – рассеянно ответила Грачева, копаясь в моем телефоне. – Ага, значит он называет тебя «детка»… А ты его…

Я дернулась, изо всех сил пытаясь вырваться. Но все чего добилась – меня еще плотнее прижали к шкафу и просунули ногу между колен.

– Сейчас, «детка», потерпи еще пару минут, – пыхтел Ложкин, до омерзения страстно. – Считай это расплатой за то, что ты лишила меня моей охренительной подружки. Хотя нет… В качестве расплаты ты сама сегодня лишишься мужика. А это все так… приятное с полезным совмещаем… Кстати, если хочешь, – он усмехнулся и поддал коленом мне под зад, – я тебе твоего Знаменского заменю… с превеликим удовольствием…

– Ложкин, ты там не особо горячись-то… – не глядя, пробормотала Грачева, уже строча сообщение. – А то как бы тебя тоже не загребли… со Знаменским за компанию.

Если бы я не была занята тем, что изо всех сил пыталась влупить Валерке ногой, я бы удивилась – с какого перепугу она его останавливает? Но я была занята именно этим, а еще через секунду мне это удалось.

Маленькая комната буквально взорвалась воплями и визгами. Подняв в победном жесте руку, Грачева закричала – «есть!», Ложкин, получив пяткой в пах, заорал от боли, я тоже закричала – корчась и падая, этот мудила сильно потянул меня за волосы.

Вырвавшись, я кинулась к Грачевой. Ложкин парень довольно сильный, но завалить девчонку моей комплекции – дело пары секунд. И не таких заваливали. Через секунду Ритка уже визжала по другому поводу – схватив ее за горло и отобрав мобильник, я врезала ей кулаком в нос.

Шатаясь, встала, открыла сообщения.

– Ах ты сволочь…

Внезапно весь запал куда-то улетучился.

Нащупав рукой стул, я бессильно опустилась на него, не веря, что фотография могла получиться до такой степени естественной. Что, нащелкав как следует копий, можно вот так искусно подловить момент, когда я одновременно моргаю и отклоняю назад голову, пытаясь отодвинуться – создавая полную иллюзию страстного и вполне добровольного поцелуя.

И сейчас на эту фотографию, наверняка, смотрел Знаменский.