Дочь кардинала - Филиппа Грегори

– Принесите стул графине, – велит он.

Мать садится перед нами, и я замечаю напряженность в ее жестах. Она стареет. Возможно, даже больна. Может быть, она хочет жить с Изабеллой в замке Уорик, и мы можем ее отпустить. Я жду, пока она заговорит, и понимаю, что мне отчаянно хочется услышать, что ей необходимо поехать в Лондон по вопросам, связанным с ее здоровьем, и что по возвращении она будет жить у Изабеллы.

– Я хочу поговорить о бумаге, – обращается она к Ричарду.

– Я так и подумал, – кивает он.

– Ты должен был знать, что я рано или поздно об этом услышу.

– Да, я предполагал, что вам об этом расскажут.

– О чем идет речь? – перебиваю я, поворачиваясь к Ричарду. – Какая бумага?

– Я вижу, ты держишь жену в неведении о том, что делаешь, – зло бросает мать. – Ты боялся, что она попытается остановить тебя и твои злодейства? Вот было бы странно. Она не станет меня защищать. Неужели ты боялся, что твой замысел не придется по душе даже ей?

– Нет, – холодно отвечает он. – Я не боялся ее осуждения. – Затем, повернувшись ко мне, он быстро говорит: – Речь идет о решении вопроса с землями твоей матери, о котором мы наконец смогли договориться с Джорджем. Эдуард дал нам свое позволение. Эта бумага была принята и одобрена в парламенте, и нам понадобилось немало времени, чтобы она была рассмотрена и превращена в закон. И это единственное решение, которое устроит нас всех: мы провозгласили ее мертвой с точки зрения закона.

– Мертвой! – Я во все глаза смотрю на мать, которая, в свою очередь, не сводит с меня надменного взгляда. – Как можно признать ее мертвой?

Ричард начинает постукивать обутой в сапог ногой, выдавая нетерпение.

– Это легальный термин, и он касается только вопроса о наследии земель. Иначе наше дело разрешить было невозможно. Ни ты, ни Изабелла не имели права наследовать их, пока она была еще жива. Так что мы провозгласили ее мертвой, чтобы вы с Изабеллой могли получить свою долю наследства, а так никто ни у кого ничего не ворует: она провозглашается мертвой, и вы получаете свое наследство, и к нам, как к вашим мужьям, переходит право управления им.

– Но что же будет с ней?

– Как видишь, – кивает он на нее и почти смеется в голос, – она перед тобой, живое доказательство несостоятельности злой воли. Право слово, из-за таких примеров люди разучатся верить в чудеса. Мы назвали ее мертвой, а она тут как тут, да еще с таким аппетитом, что того и гляди меня по миру пустит. По-моему, священникам стоит сочинить проповедь на эту тему.

– Мне так жаль, что мое содержание обходится вам недешево, – язвительно парирует мать. – Но, с другой стороны, в вашем распоряжении сейчас все мое состояние, и это должно как-то компенсировать ваши расходы.

– Только половина, – поправляет ее Ричард. – Ваша дочь и ее муж получили вторую половину. Ни к чему винить во всем Анну. Изабелла тоже отвернулась от вас, только мы еще оплачиваем ваше содержание и охрану. Я не жду благодарности.

– Ее и не будет.

– Вы бы предпочти содержание в аббатстве? – спрашивает он. – Потому что я могу это устроить. Я легко могу вернуть вас в ваше убежище в Бьюлли, стоит вам только этого пожелать.

– Я желаю жить на своих собственных землях, и на свободе. Я желаю, чтобы вы не нарушали закона, чтобы сотворить со мной то, что задумали. Что такое моя жизнь сейчас? Чем она станет, если меня провозгласят мертвой? Или пришло мое время и я попала в ад?

Он лишь поводит плечом.

– Вы представляете собой неудобное обстоятельство, которое теперь разрешилось. Мне не нужно было, чтобы я представал в облике вора, да и честь короля тоже была под ударом. Вы были беззащитной женщиной в убежище, и нельзя было представлять дело так, будто король вас обокрал. И мы решили это вопрос весьма мирным способом. Парламентский акт провозгласил вас мертвой, поэтому у вас больше нет земель, нет домов и, как я полагаю, нет свободы. Так что вы можете быть здесь, в аббатстве или в могиле. Выбор за вами.

– Я останусь здесь, – мрачно отвечает мать. – Но я никогда не прощу вас за то, что вы со мной сделали, Ричард. Я заботилась о тебе, когда ты был еще мальчишкой, в этом самом замке, мой муж научил тебя всему, что ты знаешь о ведении дел и войне. Мы были твоими опекунами, и опекунами добрыми, для тебя и твоего друга, Фрэнсиса Лоуэлла. И вот как вы мне отплатили за это.

– Ваш муж научил меня быстро двигаться в строю, убивать без раздумий, на поле боя и вне него, иногда и вне закона, и брать все, что я пожелаю. И я был ему хорошим учеником. Если бы он оказался на моем месте, то поступил бы точно так же. Нет, пожалуй, у него были более серьезные притязания. Я взял лишь половину ваших земель, а он бы взял под свою руку всю Англию.

Ей нечем на это возразить.

– Я устала, – заявляет она, поднимаясь на ноги. – Анна, помоги мне, отведи меня обратно в мои комнаты.

– Только не думайте, что сможете склонить ее на свою сторону, – предупреждает ее Ричард. – Анна хорошо знает, кому ей следует хранить верность. Вы ее бросили в битве на стороне проигравших, а я спас ее от последствий вашего пренебрежения ею, вернул ей огромное наследство и сделал ее герцогиней.

Я беру мать под руку, и она тяжело опирается на меня. Преодолевая нежелание это делать, я вывожу ее из приемной, вниз по лестнице, потом прохожу с ней по главному залу, где слуги уже собирают столы для ужина, и к мосту, ведущему на внешние стены и в ее комнаты.

Проходя под аркой, ведущей к башне, она неожиданно произносит:

– Ты же знаешь, что он предаст тебя и однажды ты окажешься на моем месте. Ты будешь одинока, никому не нужна, ты окажешься в чистилище и будешь мечтать о том, чтобы ад оказался непохожим на то место, в котором ты прибываешь.

Я вздрагиваю и порываюсь отпрянуть, но она крепко держит меня за руку, тяжело опираясь на меня своим телом.

– Он не предаст меня, – возражаю я. – Он мой муж, и мы хотим одного и того же от жизни. Я люблю его, мы поженились по любви и все еще любим друг друга.

– Ах, выходит, ты не знаешь, – с удовлетворением произносит она и вздыхает с таким огромным облегчением, словно только что получила подарок неслыханной ценности. – Так и думала, что ты не будешь об этом знать.

Она останавливается, явно не собираясь двигаться дальше, и мне приходится стоять рядом с ней. Внезапно я осознаю, что именно ради этого, ради нескольких минут наедине со мной она и попросила, чтобы я проводила ее до ее комнат. И двигало ею не желание побыть со своей дочерью, не стремление примириться со мной. Нет, она хотела сказать мне что-то ужасное, что-то, чего я еще не знаю и чего знать не захочу.

– Ну же, пойдем, – говорю я, но она по-прежнему не двигается.

– Документ, который объявляет меня мертвой, составлен так, что под его действием ты превращаешься в его содержанку.

Я прихожу в такой ужас от услышанного, что замираю на месте.