Деревянные облака - Эдуард Геворкян

Вот тогда и я решился…

Дед Тарас, выслушав меня, обложил по-черному и Объединенные Комиссии, и всех, кто решает за нас, где что сеять, а где что жать, и велел перебираться к нему. Зиму пересидим, а потом уйдем на север, поближе к вольным городам-резервациям. Там и жизнь проще, и контролеров меньше. А что касается инспекторов, так они к нему на заимку не наведываются, а ежели кто нынче сунется без спроса, то найдется чем встретить. С этими словами он полез в подпол и, перемежая кряхтение крепкими матюгами, вытащил завернутый в промасленную мешковину ручной пулемет и цинку с патронами.

Дверь в спальню открылась без скрипа. Тошка спал, сбросив одеяло. Я достал из мешка приготовленную одежду и принялся одевать его спящего. Вскоре он проснулся, увидел меня в слабом свете ночника и радостно засмеялся. А когда я стянул с себя красный шарик носа и нацепил на него, то он и вовсе зашелся смехом. Я прижал палец к губам и быстро напялил на него шубку и меховую шапочку.

Охранник у ворот еще не пришел в себя. Тошка спросил, почему этот дядя заснул здесь, а я ответил, что дядя сильно устал. Водки напился, неожиданно заключил Тошка.

Свернув в переулок, мы оказались в неосвещенном квартале. Здесь лишь в редких окнах горели свечи. Мешок стал немного легче, в нем осталась лишь канистра с топливом. В мутном небе висел тусклый фонарик луны, а потом снег пошел гуще, перестал таять, и все вокруг побелело. Вот и веку конец, подумал я и, наверно, вслух повторил эту тоскливую мысль. «Да ты чего, папка, – дернул меня за рукав Тошка, – какой же это конец, наоборот, двадцать второй век только начинается!» Я увидел его веселые, все понимающие глаза и вдруг успокоился. Пока он со мной, а значит, еще не все потеряно…

Тут и уличное освещение включили, управа все-таки держала слово.

Так мы и шли: я, одетый Дедом Морозом, мой сынишка, наряженный маленьким Новым Годом, а когда добрались до сарая на берегу давно уже не замерзающей реки, в котором была припрятана старая моторка, над городом ярко вспыхнули фейерверки, возвещая полночь…

В хорошую погоду выхожу с работы пораньше, не дожидаясь сменщика. Домой иду пешком. Игарка – город небольшой, сто тысяч жителей для наших мест звучит внушительно, но я-то помню, какие они, настоящие города…

Огромные, чистые, все сверкает, несется и жужжит. Всякой твари там дышится легко, живется уютно, и проблем никаких, если не ищет приключений, не нарушает порядок и движется в общем спокойном ритме. У кого-то мозги заклинивает от этих ритмов, и с каждым днем им все труднее держать улыбку и настраиваться на позитив. Запросто могут сорваться и пойти вразнос. Тем, кто окажется рядом, жестоко не повезет. Другие без натуги улыбаются везде – на улице, в квартире, во сне и в сортире. Мозги у них шустрые, нацеленные только на успех. Осторожные по ступенькам вверх лезут медленно, с оглядкой, а кто борзеет, коллеги улыбчивые по мозгам так дают, что извилины еле успеют ногам скомандовать – ходу, и быстро! Как говорит мой сменщик Дима, цивилизованное общество любит свободу, но вольности не терпит.

Погода в наших краях сложная. В ритм заполярной смены дня и ночи войти легко, но когда задует «басмач» – сиди тихо. Кто и почему назвал так южный ветер, не знаю, в сетях не нашел. Можно поспрошать старожилов, но какие здесь старожилы?! Самый старый чел из знакомых – дядя Костя, сосед по окталу. Невысокий жилистый старичок, на первый взгляд – песок из него сыплется, а на второй – не-ет, разве что щебень или булыжники. Крепкий дед. Так он в городе всего три года живет, с сыном Серегой и внуком. Пару раз, правда, я случайно услышал, как Серега его вроде Тарасом назвал, но могло и показаться. К тому же мало у кого какие местные прозвища были. Когда они вписывались в нашу площадку, Нинка из блока напротив поначалу косилась на них. Потом перестала, когда Серега настроил нам левые каналы.

Серега мужик неплохой, молчаливый немного. Он с Нинкой сейчас плотно шлифы трет. И парень у него, Дениска, тоже ничего, не лезет во все дыры, не пристает с вопросами.

Для детей нашего октала внутренний дворик, огражденный блоками, составленными восьмиконечной звездой, само собой, маловат. Вот они по крышам и бегают, прыгая с одного на другой или перебегая по доскам. Играть где-то надо. Вне двора – там детишки всякие шляются, да не поодиночке, а ротами. Все время делят территорию, и когда рота на роту идет, лучше держаться подальше. И наши никуда не денутся. Когда подрастут и двор им станет тесен, тоже начнут драться за жизненное пространство. Впрочем, у меня нет детей, и это не мои заботы.

На спутниковой карте октал – забетонированная пустошь, а на ней восьмиконечные звезды, словно серые снежинки на сером фоне, которые видны только из-за теней. Или колеса – если приглядеться к тонким, как нити, оградам между блоками по внешнему контуру.

Кто и когда короба пять на пятнадцать решил приспособить для новоселенцев – тоже нет информации. Поговаривали, что очень давно здесь держали китайцев на принудиловке. Верится с трудом. Поставить блоки стена к стене рядами, да еще в несколько этажей, и вся забота – выпускай утром на работы, а вечером загоняй на лежку. Как в старом фильме о побоище в таком изоляте, о разборках местных и китайцев.

Кстати, в октале китайцев по пальцам сосчитать, а в нашей звезде и одного хватит. Лет двадцать назад их было в городе тысяч пятьдесят, а то и больше. Почти все куда-то дружно отвалили. Кажется, в Африку. Осталось немного работяг. Ну и смотрящие за хозяйством представители «триады».

Судоремонтный и все лесопилки под ними, торговые площади тоже, да и с вольным городом Норильском у них большие связи. Но лучше ими не интересоваться – ни делами, ни деловыми китайцами. Целее будешь.

Дня не проходит, чтобы в разговоре кто-нибудь в сердцах не обругал свою конуру. На приличный домик или даже на квартиру в чистом районе надо копить лет десять – двадцать. Взять кредит? В наших краях слабоумных нет, а если и найдется, кто же такому денег даст? Мне-то проще, семьи нет, детей вроде тоже, так что по карману жилье получше. Могу и на квартиру легко наскрести, но в центре слишком много внимательных глаз, там крутятся слишком большие деньги и ходят слишком серьезные люди. С моими левыми приработками пока лучше быть от них подальше. Идти сразу на большой хапок – не мое, проще и здоровее иметь не постоянный, но верный навар. Можно, конечно, нарваться во время ходки, но кому риск поперек горла, у того север поперек жизни.

Словом, в блоках тоже нормально. Одинокие снимают его на двоих, а семейным в самый раз, если семья не такая большая, как у Ашотика. У Петровых, что справа, дочка. Она с внуком дяди Кости вместе в школу ходит. Один из блоков пустовал, мы хотели его под склад приспособить, но нам не разрешили и опечатали его. Печать, разумеется, загадочно исчезла, и блок сейчас забит старым хламом. Даже крышу блока заняли большие ящики, в которых Ашотик собирался выращивать арбузы. А дядя Костя как-то притащил с судоремонтного обрезки труб и соорудил детям качели. Когда погода сходила с ума, скрип качелей проходил сквозь любые стены. Смазывай шарниры не смазывай, даже сквозь гром слышно. Хитрый Ашотик привинтил к ним скобы, и при первых же сигналах погодного оповещения кто в это время ближе, фиксировал качели железным прутом.