Закон бутерброда - Титью Лекок

– Замолчи, бля… Замолчи, умоляю.

Она изумленно повернулась к нему, и несколько секунд они в молчании смотрели друг на друга; потом она нахмурилась:

– Ты знал?

– Забудем. Не будем об этом говорить. Никогда не будем. Обещай мне.

Но тело Клер внезапно напряглось, он словно воочию видел каждый ее мускул и связку. Она резко встала:

– Ты ЗНАЛ? И ничего не сказал? Сраный сукин сын!! – заорала она, поднимая руку, а потом изо всех сил влепила ему три пощечины.

От внезапной боли, огнем обжегшей щеки, он остолбенел, а одновременно почувствовал, как где-то внутри, в темных недрах яичек, рождается почти неодолимое желание швырнуть ее на пол и трахнуть. Он хотел ее, как не хотел уже долгие месяцы. Ему стоило огромных усилий сдержаться.

– Ты знал и продолжал себя вести как ни в чем не бывало??? Да елки зеленые, Кристоф, если бы ты меня любил, ты бы на меня наорал, надавал бы мне по морде. Ты бы с ума спятил! Блин… Будь ты мужиком с яйцами хоть раз в жизни!

Он был оглушен. Он не хотел ее бить. Он хотел, чтобы она его обняла.

– Ой-ёй-ёй… Да, я это сказала. Сказала “мужик с яйцами”. Сказала “тресни меня”. Да, это сексизм. Но мне это нужно. Нужна твоя реакция. Последний раз ты вел себя как мужик – когда это было? Восемь лет назад? Когда ушел из Vox, защищая Марианну. Но я хочу, чтобы ты и ради меня сделал что-нибудь такое! – Голос у нее сорвался, и она с рыданиями упала на пол. – Меня задолбало быть твоей консультанткой по профориентации. Я хочу, чтобы кто-то мчался через весь Париж, только чтобы тайком повидаться со мной на десять минут в подъезде. Хочу, чтобы кто-то меня преследовал, потому что не может и мысли допустить, чтобы меня коснулся другой. Хочу, чтобы кто-то чахнул по мне. А не… А не труса, который согласен на все, лишь бы не трогали его жалкую уютную жизнь. Убедиться, что работа и интернет тебя волнуют больше, чем я, уже унизительно, но ты представить не можешь, каково мне сейчас. Ты докатился до того, что готов принять мою измену.

Он встал, сел на пол и прижался к ней. Он ощущал ее запах, ее волосы, ему казалось, что если он сию минуту ее не трахнет, то сдохнет на месте.

– Ты ошибаешься. Все потому, что я люблю тебя.

– Нет. Это не любовь, это трусость. Ты превратился в труса. Готового на любые компромиссы. Как на работе, где ты согласен терпеть хрен знает что от своих гондонов начальников, лишь бы сохранить пост главреда.

– Клер… – взмолился он плачущим голосом. – Ведь я вчера ничего не видел именно потому, что был в шоке. Ты… Ты понятия не имеешь, насколько я тебя люблю. Ты так и не поняла. Я так боюсь тебя потерять, я не могу жить без тебя, да, я готов быть трусом, лишь бы тебя удержать. Правда – вот она. Я говно, но только потому, что не могу представить себя без тебя. Я не могу рисковать потерять тебя. Даже если придется мучиться, представляя тебя с другим. И да, мне хочется надавать тебе по щекам. Мне даже очень хочется тебя трахнуть прямо здесь и сейчас. Но если я это сделаю, ты уйдешь.

Она повернула к нему заплаканное лицо.

– Если бы ты меня так любил, ты возвращался бы вечерами пораньше, потому что подыхал бы от желания меня видеть. Но твоей любви довольно уверенности, что меня можно увидеть. Тебе нужно не проводить со мной время, а просто знать, что я тут, на случай, если вдруг.

Он сжал ее в объятиях. Она вырывалась, но он держал крепко. А потом почувствовал, как на него наваливается бремя усталости, гася сексуальные позывы. Помолчав несколько минут, он спросил:

– Тогда почему ты от меня не ушла, а? Только не говори про детей, я запрещаю.

– Потому что… Потому что я привязалась к тебе. Потому что… потому что мы команда. Партнеры.

– Ты его любишь?

Он не видел ее лица, но заметил, что она на миг задержала дыхание перед тем, как ответить:

– Я буду с тобой откровенна. Не знаю. Не знаю, люблю я его или попросту люблю то, что он меня любит.

Он снова сжал ее, но на сей раз не затем, чтобы ее утешить, а чтобы опереться на нее.

– Что делать будем?

– Не знаю. Скоро дети из школы придут.

– Надо нам было раньше поговорить. Намного раньше.

Они посидели молча, и в конце концов Кристоф спросил:

– Хочешь, я спущусь к китайцу, куплю чего-нибудь поесть на вечер?

Она пожала плечами:

– Можно. – Отстранилась от него, вытерла пальцами веки. – Надо еще лампочку купить в плафон на кухне.

– Заодно докуплю еще продуктов в супермаркете. Что-то еще нужно?

Она отозвалась с безнадежной улыбкой:

– Большой вопрос… – и добавила: – Вообще-то знаешь, этого маловато.

Он грустно посмотрел на нее:

– Знаю. Но в магазин-то все равно ходить надо. Так почему бы не сейчас.

Всякие микробы, штаммы, бактерии опасны. Отец, конечно, не зря предостерегал Поля, но, наверно, недостаточно упорно ему внушал, что обычное пищевое отравление может порой поломать всю жизнь.

Нэмы, заказанные в тот вечер на сайте alloresto, часов в десять вечера решили учинить эпическую битву с пищеварительной системой Поля, притом что китайская лапша с наполнителем вела себя по отношению к Софии вполне дружелюбно. А вечер этот – подобно всем вечерам с тех пор, как они официально были вместе, – так хорошо начинался. Они смотрели друг на друга не отрываясь, ослепленные своей любовью, а потом идиотски хихикали, стесняясь собственной глупости. Поль утешался тем, что никто не видит этих сцен: их слащавость шла в сравнение разве что со счастьем, какое он испытывал.

Громкое бурчание в животе почти не мешало их уединению – до тех пор, пока Поль не ринулся в туалет.

С этого момента вечер пошел наперекосяк. Туалет находился рядом со спальней, и Поль умолил Софию лечь спать на диване, подальше от разнообразных звуков, которыми сопровождалось мучительное исторжение зловредных нэмов. Она пыталась спорить, ее любовь вполне способна была устоять перед мощным поносом, но ей не хотелось еще больше смущать Поля. Она подумала, не поехать ли ночевать домой, но решила не бросать больного в одиночестве. Панический приступ может накрыть его в любую минуту, и ей лучше оставаться поблизости.

Перевернув вверх дном аптечку – вернее, служивший аптечкой полиэтиленовый мешок – в поисках пакетика смекты, она развела его в стакане воды и заставила Поля проглотить; потом уложила его в постель, подоткнула одеяло и, перебравшись в гостиную, удобно устроилась на диване с большим одеялом и подушкой. Но не успела лечь, как поняла, что спать ей уже не хочется. А хочется посмотреть телевизор, какую-нибудь тупую передачу, как когда она еще жила дома и проводила вечера в одиночестве. Поль терпеть не мог любые передачи, все эти ток-шоу, всё, что он считал вырождением телевидения и абсурдом, обреченным на исчезновение в эру сериалов HBO. Кстати, именно поэтому он не видел никакой необходимости в покупке телевизора. Сегодня вечер вторника, если повезет, она может наткнуться на передачу про релукинг (в широком смысле, поскольку канал М6 решил, что можно с равным успехом делать релук и своего жилья, и своей задницы) или, еще того лучше, на какую-нибудь политическую передачу на France-2, она ее убаюкает. Она отбросила одеяло, встала и взяла компьютер Поля, стоявший на столе. Ноги на полу мерзли. Она поскорей уселась обратно на диван с компом на коленях. Страшновато: вдруг она что-нибудь сломает в этой машине? Для нее оставалось загадкой, что Поль целыми днями с ним делал, но она подозревала, что он поставил кучу настроек, в которых она ничего не понимает и может их сбить. Экран был в спящем режиме и включился, едва она коснулась тачпада. Она поискала иконку интернета и кликнула на нее. Браузер открылся на какой-то неизвестной странице. Она робко набрала Google в строке поиска и оказалась наконец в привычной среде. Через несколько минут появилось окно с прямой трансляцией канала. Какие-то мужчины переругивались, сидя за необъятным круглым столом, а ведущий в очках воздевал руки и пытался их утихомирить: “Господа, господа, давайте дадим ответить статс-секретарю”. София устроилась в углу дивана и натянула одеяло до подбородка. От Поля не доносилось ни звука. Уснул, наверно. Через полчаса, конечно, проснется в панике, и она услышит, как он несется в туалет. Бедняга… но побыть немножко одной тоже совсем не плохо.