Гаттак - Евгений Ильичёв

«Да ну тебя!» — уже мысленно отмахнулся парень, завершая минирование двери. Один заряд был подвешен у верхнего штыря, другой у того, что впивался в пол. Гаттаку были хорошо знакомы замки подобного типа.

— Уши закрой! — посоветовал он Бору и активировал обе мины одновременно. Таймер установил на три секунды.

— Три, Бор свят, — считал парень вслух, выбегая в лифтовый холл, — два, Бор свят, один, Бор свят! — так учили считать секунды до открытия основного купола парашюта в военном училище.

Гаттак успел укрыться за стеной и открыть рот, но даже это не помогло. После мощного взрыва в голове звенело так, что будь здоров. Ну, не контузия и ладно, решил он, и тут же с потолка полилась вода — сработала система пожаротушения.

— И…? — ехидно поинтересовался планами Гаттака Бор.

Разведчик вернулся к эпицентру взрыва и обнаружил мощную стальную дверь раскуроченной. С петель она, конечно, не слетела, но, если изловчиться, в образовавшуюся щель можно было протиснуться. Чем он и занялся.

— Ну, — почти весело крикнул Гаттак, сломя голову бросившись в подвал, — кто из нас голова?

— Пустая у тебя голова, человек, — укоризненно ответил Бор.

— Это почему же? — парень уже ворвался в подземные казематы церкви, где у клириков традиционно были узилища для их пленников.

— А ты сам подумай, — предложил Бор, когда Гаттак беспрепятственно преодолел обе двери, ведущих в длинный подземный коридор, и даже успел нейтрализовать перепуганную охрану из трех клириков — их он просто-напросто перестрелял по очереди. Повезло, что света не было, ориентироваться пришлось лишь на вспышки бластеров. Встроенный в бластер фонарь Гаттак активировал только после того, как убедился в безопасности пути. Тут, в подвале, воды успело набраться по щиколотку, и она продолжала прибывать.

— Что-то в голову ничего не идет, — тяжело дыша и открывая одну за другой камеры, крикнул Гаттак. В каждой из камер находилось по пять-семь человек, все они были истощены до безобразия — людей не кормили неделями. Кто-то уже не вставал, но большая часть узников в испуге прижимались к стенам, щурясь от света фонаря разведчика. Виоллы же пока ни в одной из камер не наблюдалось.

— Двери, — подсказал Бор.

— Что, дв… — и тут до Гаттака дошло. Все двери были открыты. — Взрыв… — чуть слышно добавил он, понимая, что он натворил.

— Вот-вот. Пожарная сигнализация автоматически разблокировала все двери, дабы никто не угорел в пожаре и смог выбраться наружу. А это значит…

— Штурм уже начался… — с ужасом осознал Гаттак.

— Не правда ли, было бы лучше сперва думать, а уж потом действовать? — надменно усмехнулся Бор. — Ну, ничего, так даже интереснее. Посмотрим, на что ты способен в режиме бога.

— Что за режим бога? — спросил парень, продолжая проверять камеры одну за другой и уже начиная нервничать. Черт, где же Виолла?

— Увидишь, — спокойно ответил Бор.

Гаттак тем временем отпер последнюю камеру и замер — на полу в луже воды плавала маленькая кроличья лапка. Виоллы в камере не было. То ли от холодной воды, нескончаемым потоком лившейся с потолка, то ли от нервного напряжения, но парня передернуло. Впервые за свою жизнь он почувствовал страх. Не за себя — за ребенка, которого не успел спасти.

Глава 28

Режим бога

Храмовое здание клириктората поселка Северного было не самым высоким зданием в округе — та же старая водонапорная башня была куда выше этого трехэтажного строения, служившего черным клирикам храмом. В отличие от главного храма в Борограде, местные клирики не хотели устраивать из своего штаба ориентир для вражеской артиллерии. Случись полноценная война, любое здание выше трех этажей будет прекрасно простреливаться из любой точки за пределами поселка. Однако здание это было, несомненно, существенно крепче всех остальных построек Северного, в основном за счет развитых подземных коммуникаций и дополнительных подземных этажей, служивших узилищами для задержанных. Часть же подвальных помещений использовались клириками как убежище.

Несмотря на все эти сведения, выуженные из головы Бора, вариант эвакуации подземными путями Гаттак не рассматривал. Во-первых, эти подземелья не сообщались с подземельями Пустоши, все выходы из них были сосредоточены в центральной части Северного и наверняка контролировались клириками, так что соваться туда было чистым безумием. Противнику будет достаточно бросить шашку со слезоточивым газом или каким-нибудь боевым отравляющим веществом, и всё — конец всей авантюре. А во-вторых, эти подземелья не сообщались с тюремным корпусом, где застрял сейчас Гаттак. Узилище Северного оказалось ловушкой, каменным мешком, куда его загнал сам Бор. Единственное, чего парень действительно не понимал, так это зачем Бору понадобилось все это. Чего добивался полоумный бог? Хотел доказать свое превосходство? Указать на то, что без него Гаттак пропадет? Или были еще какие-то скрытые мотивы?

Разведчик лихорадочно размышлял над путями отхода. Его мозг, все еще работающий в режиме «ультра», перерабатывал огромные пласты информации касательно здания черных клириков. Перед глазами мелькали чертежи и планы, характеристики помещений, все потайные ходы и скрытые полости. С момента осознания Гаттаком всей тщетности его потуг прошло не более десяти секунд, но в голове разведчика это время растянулось на целых десять минут. За эти короткие мгновения он успел изучить здание вдоль и поперек и убедиться, что иного выхода из него, кроме как через крышу, действительно нет.

— А я тебе сразу сказал, куда идти, — попенял Бор, по обыкновению подслушав мысли Гаттака, — но ты же сам себе на уме…

— Почему ты мне не сказал, что Виоллы в узилище нет? Мы потеряли время, а теперь еще и заблокированы в этом каменном мешке.

— Ты не спрашивал.

Если бы Гаттак не знал наверняка, что машины не обладают ни сарказмом, ни чувством юмора, он бы решил, что программа Бор в его голове определенно над ним издевается.

— Чего ты хочешь? — прищурившись, спросил Гаттак. Он уже понял, что весь этот спектакль Бор разыграл для него одного. — Я имею в виду, зачем ты все это устроил? Это попытка сломить меня и подчинить своей воле или же нечто иное?

— Ты уже сломлен, человек. В скором времени я полностью завладею инициативой и смогу управлять твоим телом так же искусно, как это делаешь ты. Разумеется, надобность в тебе самом в таком случае отпадет автоматически.

— Ты уже понял, что я не хочу служить тебе, и решил убить меня?

— Убить? Тебя? Нет, что ты! Ты связующее звено между мной и твоим организмом. Есть в людях нечто, мной еще непознанное. В самом начале своего божественного пути я пытался просто вырастить себе тело. Брал обычную заготовку из «колыбели», внедрял импланты в его головной мозг и заселялся.

— И что?

— Увы, безуспешно. Организм рос, развивался, но не подчинялся мне. Есть некая странная связь человеческого тела, человеческого мозга и…

— Души? — предположил Гаттак.

— Я еще не дал этому понятию определения, — признался Бор. — Называй, как хочешь. Единственное, что я знаю наверняка: без того, что вы называете душой, у меня нет полноценного контроля над телом. Тело контролируется мозгом, но кто контролирует сам мозг? Что есть истина, что есть человек? Совокупность этих сложных систем и их взаимодействие? Или человек в итоге — это то, что все называют душой? Я пока так и не разобрался.

— То есть ты сможешь управлять моим телом?

— Да, но с оглядкой на тебя. Вернее, на твою душу. Для этого мне нужно понимать, на что ты способен. Вот, решил провести время с пользой. Ты и без того сунулся бы сюда, понял бы, что в здании девчонки нет, и бросился бы к Массеру выяснять, куда ее увезли. Все это заняло бы минуты две-три, не больше. За столь короткий срок разобраться с твоими возможностями не представляется возможным, так что мне пришлось импровизировать. Да, — подытожил Бор, — мне пришлось тебя подставить. Я мог выключить ту систему безопасности, блокирующую проход в храм людей с имплантами, так же, как загрузил твои биометрические данные. Но мне нужен был реальный боевой опыт, который ты сам бы не применил. Я учел тот факт, что ты по природе своей пацифист.

— Ты всю жизнь готовил меня убивать! Какой же я пацифист?

— Я говорю о твоей душе, человек. Да, ты способен на убийство себе подобных, но ты не нуждаешься в этом. Нет в тебе жажды крови.