Ангелы Калибана - Гэв Торп

— Каков он, посланный нам господин? Я, стоявший к нему ближе всех, звал примарха сыном и братом, счастлив был обитать в тени его величия. Я дал ему имя — Лев. Я забрал его из дикого леса к цивилизации. Льва взрастил Альдурук, не Император и не Империум.

— Мы провозгласили его нашим спасителем и вместе с ним истребили Великих Зверей. Но очистил ли он планету ради нас или просто отомстил созданиям, которые охотились на него в детстве? Лев делал для нас лишь то, что и ему шло на пользу. Он уничтожал других рыцарей, пока не остался лишь Орден. Несогласие? Право на личное мнение? Они были нежеланными гостями при дворе Льва Эль’Джонсона.

— Ты следовал за ним так же охотно, как и все прочие! — выкрикнул легионер из-за одного из двух самых дальних столов.

Лютер мгновенно узнал о воине все необходимое благодаря символам на доспехе. Судя по знакам различия, он был сержантом тактического отделения во 2-м капитуле Двадцать третьего ордена, а также воевал в бронетанковых ротах Крыла Железа. Явно не из тех, на кого влиял Гриффейн.

— Да, я охотно следовал за ним, брат, — отозвался гроссмейстер. — Разве не все мы грелись в теплых лучах, казалось, исходивших от него? Разве не все мы были слепы к тьме внутри него, словно люди, лишившиеся зрения от того, что слишком долго смотрели на солнце? Я признаю мою вину, мои ошибки. Я воспитал лесного зверя, обучил его манерам и военному делу, нарядил его рыцарем и назвал господином. Я отдал мой чин и титул этому существу!

— Ты оскорбляешь нашего генетического отца, — буркнул Белат. — Ты из Легионес Астартес, но ты не космодесантник. В жилах всех остальных здесь течет кровь Льва.

— Кровь? Генетика? Вот что теперь определяет верность? — Лютер поймал себя на том, что готов злобно оскалиться. Он хотел выступать в положительном ключе, раскрывать перед гостями перспективы будущего величия, а не участвовать в жалкой перепалке.

Вздохнув, гроссмейстер не стал ввязываться в спор и продолжил:

— Честь. Честь — краеугольный камень в основании Альдурука. Мы почитаем нашего повелителя и наш долг перед ним. Но у Льва также есть долг, который он не почитает. Стал бы истинный владыка Калибана забирать сынов своего мира, лучших из его народа, и превращать их в воителей для другого господина? Из меня не сделали космодесантника, это правда. Я был слишком стар. Слишком уверен в себе. Слишком независим.

Лютер заметил, что еще несколько легионеров нахмурились, внезапно осознав истину.

— Как назвать того, кто похищает целые поколения детей для войн на далеких мирах? Они проливали кровь не ради Калибана. Каждый из вас, я вижу по глазам, насмотрелся невообразимых для меня кошмаров. Перенес боль гражданской войны и муку от потери братьев, убитых теми, кого он тоже считал братьями.

Страдание проступило даже во взгляде Белата. Вот она, золотая жила! Гроссмейстер заговорил уже с новой уверенностью:

— Играет ли Калибан какую-либо роль в этом восстании? Нет. Мятеж подняли примархи, превратившие чужие планеты в поля своих битв. Они льют кровь Калибана, кровь Олимпии, кровь Ваала Секундус и Макрагга — даже кровь славной Терры, во имя которой вершился геноцид по всей Галактике!

При упоминании Великого крестового похода атмосфера чуть изменилась — почти незаметно, но теперь легионеры смотрели на Лютера с неодобрением. Он забыл, что перед ним ветераны тех кампаний. Неважно, сражались они за правое дело или нет, но эти бойцы покорили Галактику. Нельзя выводить их злодеями в написанной ими же истории. Гроссмейстер быстро вернулся к излюбленной теме:

— Смерть и боль, жертвенность и кровь — вот что доставалось сынам Калибана за участие в чужих войнах. Ни разу враги не угрожали нашему миру, но за минувшие десятилетия у нас забрали четверть миллиона сыновей. У них уже не будет отпрысков, и кто знает, какие герои могли бы родиться от них? — Вопрос был деликатным, но его следовало поднять, чтобы предотвратить ряд возражений. — Не говорите мне, что Лев был верен Калибану. Клятвы, что мы принесли ему, теперь не имеют силы. Если одна из сторон нарушает соглашение, договор разрывается. На верность нужно отвечать верностью, иное недопустимо.

— Ты не вправе выдвигать требования к примарху, — сказал Белат, глядя на Лютера, как на нечто, застрявшее в сточных фильтрах Ангеликасты. — Всем известно, что ты опозорил себя и поэтому был отослан на Калибан, но и тогда продолжал перечить своему господину. Кое-кто из нас помнит Зарамунд.

Гроссмейстер вновь удержался от ответа на издевку. Ему следовало оставаться выше этого. Речь шла не о Лютере и его верности, но о Калибане и его будущем. Личные оскорбления в таких условиях не имели значения, и их нужно было игнорировать.

— Я уверен, что не опорочил своей чести, как и все вы. Можно ли сказать то же самое о существе, которому мы приносили клятвы? — Обращаясь к легионерам, гроссмейстер боковым зрением заметил Захариила. Когда-то псайкер был самым преданным слугой примарха, но теперь все изменилось. — Может, нам спросить брата Немиила, чем Лев платит за верность?

Космодесантники судорожно вздохнули. Несомненно, по легиону расходились слухи о поступке Эль’Джонсона, причем правда в них искажалась в ту или иную сторону. Лютер взглянул на Белата:

— Ты ведь был свидетелем того, как Лев своей рукой сразил сына Калибана за грех несогласия?

Магистр капитула открыл рот, собираясь ответить, но гроссмейстер тут же повернулся к собравшимся, возвысил голос и продолжил. Шансы переубедить Белата быстро таяли, но это не должно было повлиять на намерения Лютера.

— Брат-искупитель Немиил, назначенный хранителем душ и умов наших братьев, представитель Самого Императора. — Гроссмейстер взглянул на Асмодея. — Да, мы знаем о капелланах и роспуске библиариумов. После Никеи к нам прибывали посланники с эдиктами Императора. Эдиктами, на которые даже Лев больше не обращает внимания. Но Немиил, в отличие от него, обладал могучей волей, непреклонной верностью и преданностью долгу. И он погиб, исполняя данную клятву, убитый рукой того же нетерпимого создания, что истребило всех своих противников на Калибане.

Лютер прервался и сделал глубокий вдох. Заговорив снова, он понизил голос:

— И разве не эта же рука изгнала меня и многих ваших братьев за мнимое прегрешение? Без всяких объяснений, без суда и предъявления улик. Льву даже не хватило совести открыто обвинить нас. Вас кормили недомолвками, слухами, наговорами. Никаких возражающих голосов. Никакого инакомыслия. Имперская Истина! — Гроссмейстер повернулся спиной к Белату и вышел из-за стола, чтобы по-товарищески поговорить с другими легионерами. Он вытянул перед собой руку ладонью вверх, другую прижал к груди. — Калибан закован в цепи, братья мои. Вы закованы в цепи.

— Ты также приносил клятвы Императору, — бросил сзади магистр капитула. — Ты отвергаешь власть Повелителя Человечества?

Еще один опасный участок, который нельзя обойти. Лютер задумчиво прижал палец к подбородку.

— Где был Император, когда Хорус восстал? Чем ответил Император, когда Его возлюбленный сын, Воитель, владыка владык, нарушил данную Империуму присягу? Призвал ли Он свой легион? Обратился ли Он к могучему Первому, как во времена Объединительных войн? Нет. — В зале не было космодесантников-терран, но великая история Темных Ангелов, включая легенды о I легионе, так глубоко укоренилась в их сознании, что многие недовольно покачивали головами. — Отправился ли Император в бой, взяв один из меньших легионов, сразил ли Он своей рукой заблудшего сына? Нет.