Ангелы Калибана - Гэв Торп

— Это… — Командир слуг хотел запротестовать, но умолк под взглядом Астеляна сквозь линзы шлема.

— Мне не нужно твое одобрение, Таграйн, — тихо произнес Мерир без единого намека на сочувствие. — На твоем месте я бы сейчас нашел, чем заняться в другом месте. Распусти свою роту, чтобы не обострять положение.

Пока офицер выполнял совет Астеляна, к тому подошел Галедан.

— Приказ разослан, первый магистр. Все корабли будут захвачены без промедления. — Он помедлил, взвешивая следующие слова. — Мы не получали таких распоряжений от Лютера, я бы знал. Почему ты изменил план?

— Сар Лютер — человек чести, магистр Галедан, — ответил Мерир. — Он верен своим принципам и жизненным ценностям. Такими людьми можно управлять, сбивать их с толку, понуждать к чему-либо. Белат откажется стать союзником гроссмейстера — у него тоже есть принципы, и в данном случае сработает принцип «в любой ситуации поступать самым идиотским способом». Он скомандует экипажам оказать сопротивление, а у Лютера духу не хватит перебить их. Гроссмейстер пожертвует свободой родного мира ради жизней нескольких слуг. Начнутся споры, а тем временем флот отправят обратно в пустоту одним коротким сигналом. Сейчас я лишаю Белата этой возможности.

— Ты нарушил приказы Льва, чтобы спасти жизни гражданских, после чего гнев примарха обрушился на нас обоих. Теперь ты перечишь Лютеру, но уже с противоположной целью. Почему тебя больше не волнуют невинные жертвы? Мы с тобой тоже люди чести и принципов, верно?

— Только если это не слишком дорого нам стоит. Иногда без боли не обойтись, но можно получить легкий порез, чтобы избежать тяжелой раны.

Палуба задрожала — прибывали новые десантные корабли. Развернувшись на пятках, Астелян зашагал вверх по рампе «Грозовой птицы». Галедан спешил следом.

— Мы улетаем? — спросил магистр капитула.

— Я заглянул в общефлотские приказы, — ответил Мерир. В пассажирском отсеке он включил внутренний коммуникатор и обратился к пилоту: — Майтий, встречаем резервную группу магистра Авейна и направляем ее к боевой барже.

— Выполняю, первый магистр.

— Какой боевой барже? — Смятение Галедана доставило Астеляну странное удовольствие. — Здесь есть боевая баржа?

— Сар Лютер по причинам, известным только ему, умолчал о ней. Белат прибыл не на транспортнике — он командовал вооруженным кораблем эскорта, что довольно разумно. Друг с орбитальной станции увидел отклик боевой баржи на приборах обнаружения и сообщил мне ее координаты.

— Друг?

— У меня много друзей. — Мерир закрыл рампу и направился к отсекам с сидячими местами возле кормовой секции «Грозовой птицы». — Также мой друг расшифровал идент-сигнал. Звездолет называется «Копье истины».

— Наш прежний корабль? — Галедан покачал головой. — Но как он…

— Да, мой прежний корабль, врученный мне Императором. Лев забрал его у меня над Зарамундом. Потом примарх или простодушный Корсвейн передал его Белату. Интересно, куда этот льстивый болван подевал собственный космолет?

Усевшись на скамью, Астелян сжал кулаки.

— Возможно, Лютер собирался сделать «Копье истины» своим флагманом, — добавил он и посмотрел на Галедана. — Я забираю мой корабль обратно, старый друг. Ты со мной?

Ультрамар

Шаги Льва по рампе «Грозовой птицы» звучали необычно громко. На горе царило безмолвие, нарушаемое только урчанием корабельных двигателей на холостом ходу и вздохами ветра над заснеженными скалами. Пурга усиливалась, налетала плотными, сероватыми от пепла вихрями. Облака над пиком были почти черными, озаренными снизу оранжевым блеском. Казалось, что Альма Монс превратилась в вулкан.

Но бурю подсвечивала не лава. Ночь обернулась сумерками из-за фосфекса, горящего прометия и радиационного сияния, что струилось из зияющих отверстий в скалах, пробитых во время атаки Крыла Ужаса. Наполненный внутренним светом Привратник походил на гигантскую праздничную свечу, вершину которой окутывала многоцветная дымка.

Оглянувшись, Эль’Джонсон посмотрел на оцепление в полукилометре внизу по склону. Редлосс отсалютовал примарху топором с крыши своего «Спартанца». Дальше стояли другие бронемашины, перекрывшие широкую дорогу в предгорья. Патрули легионеров, пеших и на «Лэндспидерах», пересекали разоренную пустошь между укрепленными сторожевыми постами.

Фарит старался изо всех сил, чтобы заблокировать Альму Монс, и Лев даже вызвал сюда с границы Иллирии часть воинов, не принадлежащих к Крылу Смерти. Впрочем, это ничего не меняло. Если Кёрз пожелает сбежать, он найдет способ. Разве не спасся Ночной Призрак с «Непобедимого разума», когда флагман в боевой готовности, с отключенными телепортами висел в вакууме на орбите Макрагга?

Но хотя Эль’Джонсон понимал, что Конрад способен в любой момент выскользнуть из сети, Темный Ангел знал, что его враг так не поступит. Владыка I легиона не просто так прибыл на «Грозовой птице» и открыто вышел на главную дорогу, заявив о своем появлении столь же громко, как если бы загремели фанфары и тысяча космодесантников провозгласила его имя.

Лев хотел, чтобы Кёрз знал: охотник пришел за ним.

Один.

Уязвимый.

По крайней мере, так решит Конрад. Эль’Джонсон бросал ему вызов. Повторял приглашение самого Кёрза, когда-то предложившего переговоры на Тсагуалсе.

В тот раз Лев позволил себе впасть в заблуждение, что Конрада еще можно исправить. С рук Ночного Призрака стекала кровь вырезанного Трамаса, но Эль’Джонсон все еще видел в нем заблудшего брата, как и в Хорусе. Лишь заглянув в глаза неприятеля, вцепившись Кёрзу в глотку, пока тот душил его, примарх осознал, как глубоко пали изменники.

Что бы ни думал Сангвиний, в Конраде не осталось ничего человеческого. Он выродился в дикого зверя, который заслуживал только смерти. Восстание против Императора и нападения на братьев были его личным выбором.

Да, как бы ни изменился Ночной Призрак, он всегда делал выбор. Он мог бы честно договориться со Львом, прийти к соглашению, которое остановило бы их войну и спасло жизни миллионов.

Кёрз поступил иначе, и, встретив его взгляд, Эль’Джонсон отчетливо понял одно: «Конрад хочет моей смерти. Он всегда жаждал убить меня — или за какое-то мнимое оскорбление, или потому, что я сохранил верность, хотя тоже жил и страдал во тьме. Возможно, во мне воплощено то, что Кёрз ненавидит в себе?

Ну что ж. Выходи, если осмелишься».

Так решил Лев, когда отвернулся от своих воинов и начал подниматься в гору. Щебень разбитой дороги скрипел под сабатонами через растущий слой снега. Все было просто и сложно одновременно. Просто до такой степени, что Эль’Джонсон предложил себя в качестве приманки. Сложно, поскольку Конрад мог тут же разглядеть ловушку.

Итог зависел от того, верил ли Ночной Призрак, что ему по силам убить брата.