Я - убийца - Фридрих Незнанский

– Но вы же понимете: прошло два года… и при тех обстоятельствах… – что-то заподозрил хозяин.

– Формальность. Поэтому и не стал вызывать вас к себе…

Антоненко составил протокол допроса и попросил генерала составить список документов, которые не вызывают сомнений. Генерал быстро выполнил просьбу и подмахнул протокол.

– Но немаловажная формальность, – добавил следователь. – Пожалуй, все-таки следует отдать все списки на повторную графологическую экспертизу. Возможно, назначат еще одну комиссию. Не могли же комиссованные за два года полностью излечиться. Это было бы чудом святого Януария. Как вы думаете, профессор? Или мне называть вас генералом?

– Да. Я еще служу по военному ведомству, – машинально ответил хозяин. – Поэтому называйте меня генерал-майор медслужбы.

– Засим откланяюсь. Чудесные у вас тут места. Полгектара, не меньше, – лучезарно улыбнулся следователь.

– Гектар, – налился кровью хозяин.

Сразу стали видны мешки под глазами и какой-то тусклый блеск глаз. Так у молодых, здоровых и уверенных в себе людей не бывает.

– Может, провожатого дать? – кивнул генерал на прохаживающегося охранника. – Местность, знаете, дачная, у нас все бывает. Да что там у нас… В столице среди бела дня и изнасиловать и убить могут. Сколько случаев наблюдается. Кошмар. Желаю успешного продвижения по служебной лестнице.

Знает, гад, про изнасилование. Знает. И намекает, что знает. Рисковый дядя. А про лестницу служебную зря. Все знают, что она человеческим жиром смазана и кровью полита неоднократно.

Антоненко не рискнул идти прямиком на станцию. Выбрал кружной путь. Не успел выйти за ворота, как в воздухе поплыл далекий колокольный звон. Борис остановился и прислушался. В церквах звонят либо извещая о службе, о ее кульминации, либо призывая на службу, а также в большие праздники. Сегодня никакого праздника не было. Антоненко воспринял колокольный звон как знак одобрения своих действий. Он приблизился к станционному зданию по боковой тропинке вдоль путей и сразу заметил почти весь личный состав отделения милиции на перроне на Москву. Чертыхнулся. Надо же было такому сложиться, что его машина сломалась именно сегодня. А милиции полно неспроста. Коли у генерала длинные руки в Москве, почему бы ему не протянуть их и сюда. А что? Живет как местный барин. Маленькую больничку поселковую, наверное, осчастливил каким-нибудь списанным прибором. Наверняка в свое время осчастливливал инквизиторов кое-чем. Пропал же «уазик» с аппаратом переливания крови. Нашли только сгоревший остов. Надо бы покопаться в этом. Кто нашел, что из сгоревшего осталось в салоне?.. Вопросов тьма. А дело-то ясное было.

Следователь развернулся и пошел прочь в сторону Москвы по тропинке, вьющейся вдоль насыпи. Он решил сесть в электричку на следующей станции. Шел споро, потому что смеркалось. Сначала этот случай в поезде, потом продержали в милиции и сам разговор. Времени потрачено уйма. Но и сделано немало. Все-таки зацепил дедушку военной медицины.

Быстро смеркалось. Борис услышал, как хрустнула ветка слева от тропинки. Кто-то шел параллельно. Угрозы, брошенные генералом вскользь, приобретали реальность. Две драки в один день – это уже много. Он сунул руку в карман и нащупал связку ключей. Стараясь не звенеть, распределил их между пальцами так, что само кольцо с личной печатью оказалось в кулаке. Печать старая. Медная. Приятно холодила вспотевшую ладонь.

Как они его вычислили, подумал он, хотя люди умные. Сунулись на станцию, мобилизовали местных стражей порядка. Те нашли бы, к чему придраться. Если же он не появился, значит, пошел перегон пешком. Кто же пойдет в обратную сторону? Ясно, что к Москве. Треск слышался все ближе. Вот, гад, даже не скрывается, подумал Борис. Страшно не было. Досада. Как это он не учел такой вариант. Это все история с Зойкой выбила из него профессиональный нюх. Впереди светлела поляна. На таких хорошо проводить пикники. Где-то неподалеку шумел ручей.

Они вышли на освещенный пятачок почти одновременно. Сбоку от Бориса застыла бесформенная тень непонятной конфигурации. Словно человек натянул на себя брезентовый чехол от машины. Сопел под ним и стоял. Ну иди! Антоненко подобрался для броска в сторону.

Тень сопела и не двигалась.

– Ну иди, чего встал? – громко предложил Борис.

Ему показалось, что нападавший брезгливо фыркнул. По-лошадиному.

Взошедшая луна сбросила лохмотья облаков, и Антоненко облегченно вздохнул: метрах в семи сбоку стоял не дюжий охранник в чехле от машины, а лось. Обыкновенный подмосковный лось. Стоял и фыркал по-лошадиному. Антоненко вдруг вспомнил, что у него в папке лежит бутерброд. Теперь уже сам стараясь не спугнуть зверя, достал его и, развернув, положил на землю. Отошел. Лось ждал, когда человек уйдет совсем, и следователь пошел по тропинке с легким сердцем. Начавшаяся так неудачно сегодня служебная командировка в Подмосковье закончилась.

Лось провожал его до самых огней следующей станции.

Электричка из новых подъезжала к Москве. Гордеев не замечал комфорта, который ему пообещали в поездке, ни когда ехал туда, ни теперь, возвращаясь. И если «туда» он был занят в основном составлением новых, немыслимых версий, то «обратно» у него их было еще больше. Правда, других. В небольшом чемоданчике, непременном спутнике адвоката, лежала коробка с письмами, фотографиями и дневником. Но это только на первый взгляд бумаги. Если проанализировать находки и сопоставить их с тем, что обнаружилось на чердаке маленького частного домика в рабочем районе Рязани, можно было бы сделать далеко идущие выводы.

Давай не будем спешить, убеждал себя адвокат, быстрота нужна при ловле блох. Во-первых, в банке под кроватью найдены окурки, а, как известно, Игорь Игнатьев не курит. Во-вторых, зачем москвичу ехать в Рязань и жить там несколько дней в «антисанитарных условиях»? Прятался от кого-то? От кого?

Игорь уехал из города в семнадцать. Сразу после смерти матери. Поступил в техникум легкой промышленности на Старомарьинском, проучился два курса, ушел, загремел в армию. Это значит, что он не был в городе около семи лет. И почему упорно утверждает, что не был там со смерти матери? Вопросов было больше, чем ответов.

Адвокат снял с полки портфель и снова углубился в дневники в надежде найти ответы на занимавшие его вопросы. То же чувство неоформившейся мысли, преследующее его уже несколько дней, росло в нем подобно опухоли.

Начало первой тетради ничего особенного не объясняло. Обычный женский дневник. Она разговаривала с ним как с живым человеком. Из этого следовал только один вывод – мать Игоря была одиноким человеком. Что ж, бывает. Иногда это превращается в образ жизни. К нему привыкают. Человек загораживается непроницаемой стеной и может быть передовиком производства, но общественной работой заниматься не будет никогда. Никогда не сядет на собрании в первый ряд и прогулосует «как все», не дрогнув ни одной клеточкой тела. Впрочем, иногда такие становятся на дыбы и идут до конца. Вот пример того, как радостная, искрящаяся любовью и добротой душа сворачивается в тугой комок… Мать-одиночка. Нет. В этом нет правды. Кто такой Всеволод? "В" обозначен он почти везде, и только раз она проговорилась дневнику.