Следы и тропы. Путешествие по дорогам жизни - Роберт Мур

Дойи снял ботинки, выпустив наружу, словно злого джина из бутылки, болотный мертвый запах. «Черт, совсем сгнили», – сказал он. Мы повесили свои носки сушиться за окном, а сами уселись на деревянный пол и начали есть сухофрукты. Дойи сидел, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках. Его ступни выглядели ужасно. Белые, сморщенные и покрытые волдырями, они были были похожи на ноги покойника. Ногти на обоих больших пальцах почернели, а с мизинцев – сошли. Он начал показывать другие ногти, которые, по его мнению, тоже должны были скоро слезть: «Я потеряю этот ноготь, этот, этот и, возможно, вот этот», – сказал он. «У меня еще никогда так не болели ноги, – сказал он. – Никогда».

Пятью годами ранее я целый день просидел в той же самой башне, на том же самом месте, не имея сил встать и продолжить поход. Чтобы скоротать время, я лежал на полу и слушал желтый карманный радиоприемник, который я купил, чтобы избавиться от одиночества, однако он довольно редко радовал уверенным приемом. Мое тело разваливалось. После почти четырех месяцев, проведенных на Аппалачской тропе, когда до конца пути оставался всего месяц, я представлял собой жалкое зрелище. В моем теле почти не осталось жира и мышц, зато на ногах появились мощные и рельефные, как у лошади, икры. Я постоянно мёрз и редко ходил в сухой одежде, а в Вермонте даже умудрился подхватить грипп. По ночам меня бил озноб, после чего я покрывался липким, пахнущим аммиаком потом, а затем снова начинал трястись от холода. Утром, несмотря ни на что, я вставал и продолжал идти вперёд. Миля за милей, миля за милей и так до бесконечности.

Затем, совершенно случайно, я встретил свою старую знакомую по прозвищу Прижималка, с которой не виделся несколько месяцев. Я обнаружил ее спящей в спальном мешке на полу сырого навеса; она провела там три дня, прячась от ливня. Вскоре мы столкнулись на тропе с нашим общим приятелем по прозвищу Хай-Си. Многомесячные дожди прекратились как по мановению волшебной палочки, только когда мы втроём добрались до Белых гор. Последующие несколько недель были солнечными и теплыми. Воодушевленные хорошей погодой, одним ясным августовским утром мы наконец добрались до вершины горы Катадин.

Я рассказал эту историю Дойи, пока мы сидели на крыше пожарной башни, однако настроение она ему не подняла. Что бы я ни говорил, ему все равно предстояло надевать мокрые ботинки.

Мы спустились с башни. Я остановился, чтобы наполнить фляжки родниковой водой, а Дойи пошел вперед, сказав, что будет идти медленно и поэтому я быстро догоню его. Однако сделать мне это удалось не сразу. Дождь прекратился, солнце вышло из-за туч и начало припекать. Я наслаждался пряным воздухом и смотрел на хорошо знакомую тропу новыми глазами; я заметил, что, обходя на цыпочках образовавшиеся лужи, хайкеры в некоторых метах невольно расширили тропу. Однажды Кэтрин Херндон, руководитель волонтерской команды «Коннарок», сказала мне, что, став строителем троп, она стала к ним относиться совершенно иначе, чем прежде.

«В походе мне надо пройти не одну милю с рюкзаком за спиной, чтобы перестать анализировать проблемы и мысленно строить лестницы, – сказала она. – Сложно об этом не думать, если ваш мозг привык постоянно анализировать тропу».

Когда я догнал Дойи, он уже начал сильно хромать, а его большой зеленый рюкзак от каждого шага раскачивался из стороны в сторону. Мы спустились с горы осторожным приставным шагом, а не особой раскачивающейся походкой – более энергичной и плавной, чем обычная ходьба, но не такой быстрой, как бег, – которую осваивают многие сквозные хайкеры.

Дойи снова заговорил о своих ногах, о доме и о том, как сильно он скучает по внуку. До навеса под названием «Гексакьюб Шелтер» мы добрались часам к шести вечера. Там уже находились друзья Дойи, которые шумно болтали и готовили ужин. Сокс сделала из балаклавы фальшивую бороду и изображала мужчину, а все остальные покатывались со смеху.

Дойи сохранял невозмутимый вид. Он приготовил себе на ужин сразу два блюда и съел их с видом человека, не знающего жалости к еде. Когда разговоры затихли, он немного подождал, а потом сказал:

– Ребята, я должен вам кое-что сказать. Я подумываю о том, чтобы сойти с тропы.

Все оторопели, не веря своим ушам.

– У меня кончились силы, – пояснил Дойи. – Поднимаясь сюда, я в какой-то момент едва не завалился на спину.

Наступила мучительная пауза. Первым заговорил Гинкго. Он сказал, что у него тоже часто кружится голова и ломит кости. Сокс заявила, что сначала в Вирджинии, а потом Массачусетсе она тоже едва не сдалась, потому что ее достали москиты. Древесный Лягушонок начал задавать наводящие вопросы, чтобы понять, что подтолкнуло Дойи к такой мысли. Он спросил, чем Дойи питается (оказалось, что вяленым бизоньим мясом, сухофруктами, макаронами с сыром и овсянкой) и в каких количествах (как выяснилось, Дойи ел очень мало). Древесный Лягушонок посоветовал ему покупать более калорийную пищу – по общему правилу, необходимо брать с поход только те продукты, каждая унция которых содержит около ста калорий. Хайкеры начали перечислять продукты, соответствующие этим критериям: арахисовое масло, оливковое масло и сырокопченую колбасу.

Все начали доставать из рюкзаков свои припасы и передавать их Дойи. Древесный Лягушонок протянул ему упаковку сухой смеси и пакетик порошка с электролитами. Гингко поделился шоколадным батончиком. Кетч-Ми с торжественным видом протянул черный пакетик с женьшенем – настоящим, сказал он, и очень дорогим, – и маленький мешочек с розовой каменной солью. Кто-то предложил Дойи банку арахисового масла, но он вежливо отмахнулся, сказав, что масло у него есть.

– Давно такие мысли появились? – спросил Древесный Лягушонок.

– Недели две назад, – ответил Дойи.

– Мне полукилограммовой банки масла хватает всего на два дня, – сказал Древесный Лягушонок и посоветовал Дойи держать банку в верхней части рюкзака, чтобы съедать по одной столовой ложке масла каждый раз, когда он останавливается, независимо от причины остановки. Я заметил, что если Дойи прислушается к советам, то скоро его начнут звать Пухляшом. Дойи рассмеялся и немного приободрился.

Затем друзья Дойи посоветовали ему избавиться от некоторых ненужных вещей: совка (яму для туалета можно раскопать обычной палкой), большой бутылки с репеллентом от клещей (она была слишком большой), фляжки Налгене (она была тоже слишком большой), фильтра для воды (его можно заменить двумя пузырьками раствора диоксида хлора), куска синего брезента (его можно выбросить или заменить плёнкой Tyvek), коленного бандажа, которым он никогда не пользовался, запасной одежды и второй пары ботинок. Древесный Лягушонок даже сказал, что готов отправить свою палатку домой по почте, чтобы они могли разделить вес палатки Дойи на двоих. Это было великодушное предложение, поскольку с точки зрения логистики это означало, что они до конца похода должны были бы в этом случае жить в одной палатке.

Видя, насколько искренне приятели Дойи хотят ему помочь, я подумал, что Аппалачская тропа, в отличие от остальных диких троп, пробуждает в людях самые лучшие человеческие качества. Некоторые хайкеры ее высмеивают, называя обычной «социальной тропой», в отличие от более диких и безлюдных троп Запада. Но я думаю, что Бентон Маккей гордился бы этим определением. Изначально он хотел не просто дать людям возможность сбежать из городской среды; он хотел создать пространство для единомышленников, мечтающих жить на открытом воздухе – место, где «сотрудничество заменяет антагонизм, доверие заменяет подозрительность, [и] соревновательность заменяет противостояние». Тропа в том виде, в котором она в итоге появилась, не была утопией, она была началом.