Исправленная летопись. Книга 3. Пушки и колокола - Михаил Ремер

– А как же грех гордыни?

– Да не твой то грех, а мой, – крестясь, вздохнул отшельник. – Тогда, должно когда было, не остановил, вот и грех мне на душу, отмаливать который до самой смерти.

– Думаешь, тогда не прав был?

– Живи днем сегодняшним; завтра Бог даст день, да пищу даст. А о минувшем печалиться – так и грехом Дьявола дразнить.

– Так научи меня, Сергий, как быть, – про себя проклиная вновь зазвеневший в голове мотивчик «Самары-городка», поинтересовался учитель. – Неможно мне днем сегодняшним жить. Как быть, ежели хоть и попеременилось уже все, а ведаешь, как оно там вывернуться может. Как быть, ежели князь лютует да пороху требует, а серу где взять, так и неведомо мне, а без нее порох какой? Как Бога о помощи просить? Какие молитвы читать?

– Бога по делам мирским тревожить – грех то великий. Богу забота о спасении душ. Так и просить его за душу надобно. А хлеб насущный он и так даст.

– Боязно, – чуть помолчав, проронил Николай Сергеевич.

– Оно завсегда так, да то – по неверию нашему. Подвиг великий – во всем на волю отца нашего небесного положиться, все прочее отринув, да мало кто способен на то. Ты, Никола, не кручинься почем зря, – чуть помолчав, продолжал старец. – Коли было бы потребно, так и прибрал бы он к себе. Ты, Никола, молись. Молись да слушай, что Бог тебе говорит. Хоть и велик Творец, а все одно услышать его – великое дело, – на том и закончился разговор тот.

Дальше провел Сергий гостя да следующих теперь за ним всюду двоих крепких молодчиков, которых отправил Дмитрий Иванович приглядывать за пришельцем, по лазарету где, в разделенных бревенчатыми стенами секциях молчаливые служители ухаживали за мающимися с хворями или ранами людьми; в правой части – мужики да отроки, в левой части – юнцы. Тут же отметил Булыцкий необычайно грамотное распределение пациентов по симптомам и степени тяжести. Так, к примеру, в самой первой секции лежали те, кто свое уже почти откоптил и вот-вот должен был отдать душу Богу. Тут было густо накурено ладаном, а между полатями, на которых метались, неподвижно лежали или громко стонали, через боль пытаясь просить Бога о милости скорой смерти угасающие, бряцая кадилом и напевая монотонные молитвы, ходил священник. В углу располагался клирос, где несколько монахов, нараспев служа молебны, облегчали страдания мающихся. Эту часть секции прошли быстро, дабы не мешать.

Далее – лежали лихорадочные да те, которых с ног свалил жар. Как один, с тряпками на блестящих от выступившего пота лбах, они протяжно стонали, сжигаемые изнутри жаром хвори. Между ними тенями шмыгали служители, то и дело приподнимая головы несчастных, чтобы, приложив к истрескавшимся губам плошки, заставить сделать по нескольку глотков дымящихся отваров.

Потом – пораненные да покалеченные, а за ними – просто оголодавшие.

– Добрый лазарет, – довольно кивнул Булыцкий, когда они вышли из душных, наполненных терпкими запахами пота, ладана да отваров казематов.

– А вот еще, – указывая на десяток добротно срубленных домов. – Люд знатный зачастил; во славу Божью для таких и сладили отдельно.

– Ладно все у тебя, – улыбнулся Булыцкий. – Воздуху бы только свежего поболе, а то смраду в лазарете, – поморщился, вспоминая запах, стоящий в бараке, Булыцкий, – много. Монахи-то не падают от хворей?

– Бывает, – чуть нахмурившись, кивнул настоятель. – Мудрено ли?..

– Ты, Сергий, поделил бы схимников, да через день божий, а пуще, через два направлял сюда. Так, чтобы день за хворыми приглядывать, день или два – в молитвах да от лазарета подале. Вон пусть бы и со знатными. Так оно вернее будет.

– Благодарю тебя, Никола, за поучение, – статно поклонился Сергий.

– А бабы как? – встрепенулся учитель. – Они где?

– Ты, Никола, честь знай! Мужик-то женатый, а ему – баб подавай!

– Не про то я сейчас, – поняв оплошность, поспешил поправиться пожилой человек. – Бабы, что ли, за помощью не обращаются?

– Просят, вестимо, – Радонежский статно кивнул головою. – Только их в соседний монастырь отправляем. Недалече разбился третьего месяца. Там и лазарет еще один справили.

– Вот рассуди, отче, – чуть подумав, обратился к схимнику Булыцкий. – Желаю, чтобы потешники Василия Дмитриевича в наряды единые были одеты. Так, чтобы ворог издалека сразумел: сила великая на него идет. А раз так, то либо тикать, либо орудие складывать. Так, крови чтобы не лить.

– Добрая твоя задумка, а бабы-то при чем здесь?

– А при том, что и пряжи теперь – сколь душе угодно, да и еще поболе будет. Даст Бог, сукно доброе научимся делать, да в количествах неимоверных. А вот с материалу того кафтаны и шить некому. Рукодельницы-то есть, да каждая – себе на уме. Вот ведь лад был бы, ежели в горнице собрать баб с дюжину да шить посадить кафтаны на лад един. Вот бы дело было! И им работа, и мальцам – кафтаны ладные, да на манер един, и княжичу – добро. Серебра сохранить да на дела его богоугодные пустить. Оно ведь всяко дешевле так выйдет, ежели разом на дюжину зарок дать, чем каждой по отдельности, – принялся с жаром убеждать преподаватель.

– Ох и горяч, – усмехнулся в ответ старец. – Все тебе неймется!

– Так потому и неймется, что как лучше желаю!

– От молитв смиренных отвлекать, что же здесь доброго?

– Зачем отвлекать? Пусть бы не монахини, да мирские, послушание кто за выздоровление свое или просто во славу Божью приняли. Вот они бы и занялись!

Сергий замолчал. Замолчал и Булыцкий, понимая, что все, надобно что, уже сказано. А раз так, то все, что остается, – терпения набраться да ждать, как его собеседник рассудит.

– Вот что скажу тебе я, – Радонежский долго томить не стал. – Сделаю я вам с настоятельницей беседу да слово замолвлю за тебя. А там… Как она рассудит, так и быть тому.

– Благодарю тебя, Сергий, – поклонился Никола. – Благослови!

– Благословляю.

Остаток дня провели в беседах о последних новостях. Сергий стараниями князя и владыки был в курсе всех событий. Не все по душе было ему, но как человек кроткий видел он во всем лишь положительные моменты, напрочь отбрасывая сомнения. Твердо следуя озвученному принципу жить сегодняшним днем, он лишь благодарил создателя за любой поворот, свято веруя в то, что все происходящее – во имя православия.

Благословив пацанят на дела великие, старец молебен отслужить распорядился во здравие их. А те, остановившись и день роздыху взяв, пока Булыцкий перед настоятельницей речь держал да про пошив договаривался, отправились дальше, на Переславль-Залесский.

Два дня перехода, и потешники княжича вышли прямиком к Плещееву озеру, где их уже поджидали раскинутые шатры и три свежесрубленные лодьи небольших – метра по четыре в длину – размеров, с мачтами, поставленными по научениям Николая Сергеевича. Абсолютно незнакомый с мореходным делом, Булыцкий лишь помнил – и то больше по картинкам да приключенческим фильмам, – что парусная оснастка разная бывает. И мачты тоже по-всякому устроены могут быть, от размера и назначения судна в зависимости. Вот, собственно, и все, что ведал трудовик. А вот как определить – чего да зачем… тут только опыт, да, может, подсказки от византийских мастеров, которых еще дождаться надо было. А так… Традиционная одномачтовая лодья с прямоугольным парусом. Одна – с дублирующей мачтой на носу, на которой крепился дополнительный парус меньших размеров. Третья – с косым парусом на основной, – ох и чертыхался Николай Сергеевич, что в свое время не удосужился разобраться во всех этих грот, фок и прочих мачтах, – и уже с двумя дополнительными мачтами: на корме и на носу, несущими малые паруса. Но главной изюминкой третьего судна был навесной руль, приводимый в движение перекладиной, установленной на корме[91](ох, и повозиться пришлось Лелю, механизм соображая как под это дело сробить! Но ничего. Молодец. Управился!).