Дальний остров - Джонатан Франзен

Готовы вы на это клюнуть или нет, роман, так или иначе, верно отражает дух пятидесятых с их неловким приспособленчеством, уклонением от конфликтов, политическим квиетизмом, культом нуклеарной семьи и приятием классовых привилегий. Раты намного более «серофланельны», чем им самим кажется. От «скучных» соседей они, как нам в конечном счете хотят внушить, отличаются не своими горестями или странностями, а своими добродетелями. В начале романа Раты примеряют на себя иронию и сопротивление, но под конец они радостно богатеют. Улыбающийся Том Рат из главы 41 был бы для объятого смятением Тома Рата из главы 1 образцом самодовольства, вызывающим страх, смешанный с презрением. Бетси Рат, в свой черед, с жаром отметает мысль, что пригородные болезни могут иметь системные причины. «Люди сегодня слишком уж усердно ищут всему объяснение, — считает она, — и слишком мало полагаются на отвагу и действие». Том, получается, охвачен смятением и несчастлив не потому, что война творит моральную анархию, и не потому, что бизнес его работодателя — это «мыльные оперы, рекламные вставки и публика в студии, которая мелет чепуху». Нет, проблемы Тома чисто личные; что же касается Бетси, ее активность строго ограничена местными и домашними делами. Более глубокие экзистенциальные вопросы, поднятые четырьмя годами войны (или четырьмя неделями в «Юнайтед бродкастинг», или четырьмя днями материнства на скучной улице в Уэстпорте), обходятся: потери, видимо, нам предлагают списать как неустранимые издержки десятилетия.

«Человек в сером фланелевом костюме» — книга о пятидесятых. Первую ее половину можно сегодня читать ради удовольствия, вторую — ради ощущения надвигающихся шестидесятых. В конце концов, ведь именно пятидесятые породили и идеализм следующего десятилетия, и его буйство.

При первом чтении это роман, основанный на тревожном ожидании. Софи Бентвуд, сорокалетнюю жительницу Бруклина, укусил бродячий кот, которого она хотела напоить молоком, и последующие три дня она мучится вопросом: что принесет ей этот укус? Уколы в живот? Смерть от бешенства? Никаких последствий? Мотор книги — страх Софи, от которого ее прошибает холодный пот. Как и в более традиционных романах, где нагнетаются дурные предчувствия, ставка — жизнь и смерть, а вдобавок — судьба Свободного Мира. Софи и ее муж Отто — первопроходцы из среднего класса, поселившиеся в неблагополучном районе в конце шестидесятых, когда цивилизация в ведущем городе Свободного Мира, казалось, рушилась под грузом мусора, блевотины, кала, под натиском вандализма, мошенничества и классовой ненависти. Чарли Рассел, давний друг и партнер Отто по юридической фирме, уходит из фирмы и свирепо критикует Отто за консерватизм. «Хотелось бы, чтобы кто-нибудь мне объяснил, как мне жить», — говорит Отто. Что касается Софи, она колеблется между ужасом и странным разочарованием при мысли, что она, возможно, не заразилась. Ее пугают мучения, которых она не уверена, что не заслужила. Она цепляется за мир привилегий, хоть он и душит ее.

Между тем, страница за страницей, проза Полы Фокс радует и восхищает. Ее фразы — маленькие чудеса сжатости и конкретности, крохотные романы сами по себе. Вот как описан момент укуса:

Она улыбнулась, задаваясь вопросом, как часто, если хоть раз вообще, до кота дотрагивалась дружеская человеческая рука, и она еще улыбалась, когда кот встал на задние лапы и даже когда он ударил ее выпущенными когтями, улыбалась вплоть до того мгновения, как он впился зубами в ее левую кисть с тыльной стороны и повис на ее плоти, так что она едва не упала вперед в ошеломлении и ужасе, но помня о присутствии Отто в достаточной мере, чтобы приглушить крик, рвавшийся из ее горла, когда она выдергивала руку из этого кольца, будто сделанного из колючей проволоки.

Передавая драматизм момента через последовательность движений — да просто проявляя зоркость, внимательность, — Фокс находит здесь место для всего, из чего складывается сложность Софи: для ее либерализма, склонности к самообольщению, незащищенности и, самое главное, для ее супружеской ответственности. «В отчаянии» — редкий пример романа, отдающего должное обеим сторонам брака — ненависти и любви, ей и ему. Отто — мужчина, который любит свою жену. Софи — женщина, которая в понедельник в шесть утра опрокидывает рюмку виски и, «издавая громкие детские звуки отвращения», смывает то, что находится в кухонной раковине. Отто хватает глупости сказать Чарли, когда он уходит из фирмы: «Скатертью дорожка»; Софи хватает глупости позднее спросить его, зачем он так сказал; Отто обижает этот вопрос; Софи обижает его обида.

Первый раз я прочел «В отчаянии» в 1991 году — прочел и влюбился в этот роман. Мне было очевидно, что он превосходит все романы современников Фокс: Джона Апдайка, Филипа Рота, Сола Беллоу. Мне было очевидно, что это великая книга, и несколько месяцев спустя, хотя обычно я с этим не тороплюсь, я ее перечитал. В браке Бентвудов я увидел нечто общее с моим собственным неблагополучным браком; в романе проглядывала мысль, что страх перед страданиями более разрушителен, чем сами страдания, и я очень хотел этому верить. Я верил, что книга, когда я прочту ее повторно, подскажет мне, как жить.

Этого не случилось. Книга, если уж на то пошло, стала более таинственной — стала не столько уроком, сколько переживанием. Плавно выступили, как образы на случайно-точечной автостереограмме,[70]невидимые ранее метафорические и тематические уплотнения. Мой взгляд упал, к примеру, на фразу, описывающую гостиную в рассветные сумерки: «Предметы, их очертания, отвердевая в прибывающем свете, приобретали мрачный, угрожающий вид тотемов». В прибывающем свете моего второго чтения все предметы в книге отвердевали подобным образом у меня перед глазами. Куриная печень, к примеру, возникает в первом же абзаце как деликатес и центральный элемент культурного ужина — как квинтэссенция цивилизации Старого Света. («Берешь сырой материал и преображаешь его, — замечает позднее левак Леон. — Это и есть цивилизация».) Именно запах печенки, насыщенный, богатый запах, и привлек в первый раз к задней двери Бентвудов злополучного кота. Сто страниц спустя, после того как кот укусил Софи («идиотский случай»), они с Отто решили нанести ответный удар. Они теперь в джунглях, и остатки куриной печени должны стать приманкой, которая поможет им поймать и убить дикое животное. Приготовленная еда — по-прежнему квинтэссенция цивилизации; но насколько же более жестокой цивилизация теперь оказывается! В книге есть и другая кухонная линия: субботним утром потрясенная Софи, желая себя подбодрить, решает купить что-нибудь для готовки. Она идет в «Провансальский базар» за омлетной сковородой, которая должна помочь ей осуществить свою «грезу о домашности», свою мечту о французской непринужденности и культуре. Эпизод кончается тем, что жутковатая продавщица с волосатым подбородком вскидывает руки, «словно обороняясь от ведьмы», и Софи испуганно убегает с покупкой смехотворно неподходящей, ярко символизирующей ее отчаяние: с песочными часами для варки яиц.