Рассекречено? Правда об острых эпизодах советской эпохи - Владимир Воронов

Далее в спецсообщении утверждалось, что «после бегства командования 4-й армии на Пинском направлении из остатком 4-й армии был сформирован ряд частей, которые единого руководства не имеют и бои ведут самостоятельно», а действующие в составе 4-й армии части 47-го стрелкового корпуса «вооружением обеспечены недостаточно. Всего имеется: пушек 45-мм — 4 и пушек 122-мм — 12. Боеприпасов не хватает даже и на эти огневые средства». Потому «28–29 июня при форсировании противником реки Березина части корпуса из-за остатков снарядов вынуждены были вести огонь по противнику одиночными выстрелами». При этом «29 июня во время артобстрела наших частей со стороны противника с линии фронта бежало около 500 человек. Все они задержаны».

Судьбу командарма стая товарищей по партии решила быстро, споро и заочно, пустив бумагу вкруговую. Задав тон «дискуссии», свое веское мнение первым на полях документа начертал Лаврентий Берия: «т. Маленкову. Мое мнение: Коробкова нужно арестовать и судить как труса и предателя». Маленков не возражал, подмахнув ниже: «За». Дописав рядом: «Арестовать после замены Коробкова Рокоссовским. Маленков». Рядом значится и характерная виза Вячеслава Молотова, заместителя председателя ГКО и наркома иностранных дел, формально не значившегося в списке тех, кому документ ушел по рассылке: «Согласен». Итог подвел, разумеется, Берия, отдав распоряжение заместителю начальника 3-го управления дивизионному комиссару Федору Тутушкину: «т. Тутушкину. Исполнить как указано т. Маленковым и т. Молотовым», — хотя указано ведь, на самом деле, самим же Берией. Ниже отчет об исполнении: «Коробков арестован. Тутушкин».

Так стремительно и решилась судьба командарма: генерал-майора Александра Коробкова сняли с должности и арестовали 8 июля 1941 года, так и не став дожидаться Рокоссовского, прибывшего к армии лишь 11 июля. Затем вместе с группой других генералов Западного фронта Коробков был предан суду военного трибунала. Разумеется, ни трусом, ни предателем генерал Коробков вовсе не был. Его армия, располагавшаяся в районе Бреста, 22 июня 1941 года подверглась мощному удару двух моторизованных и одного армейского корпусов из состава 2-й танковой группы Гудериана и понесла огромные потери, затем в дело вступил еще один, свежий моторизованный корпус противника. Тем не менее, хотя в районе Бреста армия Коробкова и потерпела поражение, она все же сумела избежать полного окружения, ее остатки отходили, продолжали сражаться, оставаясь организованной оперативной единицей, да и связи со штабом Западного фронта Коробков вовсе не терял.

Пытаясь снять с себя вину за развал управления, бывший командующий войсками Западного фронта генерал армии Павлов на своем первом допросе 7 июля показал: «Потеря управления штабом 4-й армии Коробковым и Сандаловым[52] своими частями способствовала быстрому продвижению противника в Бобруйском направлении». Генерал Коробков на суде все это категорически отрицал: «Виновным себя не признаю. Я могу признать себя виновным только лишь в том, что не мог определить точного начала военных действий. Приказ народного комиссара обороны мы получили в 4:00, когда противник начал нас бомбить… События развернулись молниеносно. Наши части подвергались непрерывным атакам крупных авиационных и танковых соединений противника. С теми силами, которые я имел, я не мог обеспечить отпор противнику. Причинами поражения моих частей я считаю огромное превосходство противника в авиации и танках». Когда председательствующий огласил выдержки из показаний Павлова, то Коробков возмутился: «Показания Павлова я категорически отрицаю. Как может он утверждать это, если он в течение 10 дней не был у меня на командном пункте. У меня была связь со всеми частями, за исключением 46-й стрелковой дивизии, которая подчинялась мехкорпусу. На предварительном следствии меня обвиняли в трусости. Это неверно. Я день и ночь был на своем посту. Все время был на фронте и лично руководил частями. Наоборот, меня все время обвиняло 3-е управление в том, что штаб армии был очень близок к фронту». Когда же зачли показания Павлова, что командование 4-й армии «не выполнило моих приказов о заблаговременном выводе частей из Бреста», Коробков резко заметил, что «приказ о выводе частей из Бреста никем не отдавался. Я лично такого приказа не видел». В своем последнем слове Павлов все же признал, что «Коробков удара трех механизированных дивизий (на самом деле не дивизий, а корпусов. — Авт.) противника выдержать не мог, так как ему было нечем бороться с ними». Генерал Коробков своей вины не признал, сказав в последнем слове, что его 4-я армия, «по сути, не являлась армией, так как она состояла из четырех дивизий и вновь сформированного корпуса. Мои дивизии были растянуты на расстояние 50 км. Сдержать наступление 3 мехдивизиий (правильнее — корпусов. — Авт.) противника я не мог, так как мои силы были незначительными и пополнение ко мне не поступало. Первые два дня начала военных действий моим частям двигаться нельзя было из-за огромного количества самолетов противника. Буквально каждая наша автомашина расстреливалась противником. Силы были неравные. Враг превосходил нас во всех отношениях». Однако 22 июля 1941 года генерал Коробков вместе с другими обвиняемыми — генералами Павловым, Климовских и Григорьевым — был приговорен к лишению звания, наград и расстрелу. В тот же день приговор привели в исполнение на Бутовском расстрельном полигоне НКВД.

Трудно судить, насколько верными были его действия в первые дни того хаоса, что воцарился после 22 июня, однако надо признать, что информацию о состоянии дел начальнику гарнизона Пинска он предоставил вполне достоверную, дав, по крайней мере, тем самым возможность своевременно эвакуировать госпиталь, спасти его персонал, больных и раненых от неизбежного в ином случае захвата их немцами. Со взрывом же склада дело и вовсе темное: если в спецсообщении утверждалось, что склад был взорван 24 июня, то, согласно уже другим документам, его уничтожение было произведено 28 июня. К тому времени уже было очевидно, что ни удержать Пинск, ни вывезти оттуда склады советские войска возможности уже не имеют. Как полагал бывший начальник штаба 4-й армии Леонид Сандалов (впоследствии генерал-полковник), генерал Коробков был обречен на заклание изначально: «К концу июня 1941 года был предназначен по разверстке для предания суду от Западного фронта один командарм, а налицо был только командарм 4-й армии, — утверждал Сандалов. — Командующие 3-й и 10-й армиями находились в эти дни неизвестно где, и с ними связи не было. Это и определило судьбу Коробкова». Хотя, конечно, судьбу, скорее, определило то, что Верховному главнокомандующему позарез нужна была показательная расправа над теми, кого можно было назначить виновниками поражения, показав остальному генералитету, что сталинский карательный меч вовсе не затупился. В 1957 году генерал Коробков «за отсутствием состава преступления» посмертно реабилитирован.

О русском мате в подстрочниках секретных документов

10 июля 1941 года было образовано Главное командование войск Юго-Западного направления, во главе которого был поставлен маршал Советского Союза Семен Буденный. 16 июля 1941 года начальник германского Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер с удовлетворением записал в служебный дневник: «Противник оставляет Бессарабию», затем добавил: «Наши войска заняли Кишинев». В этот день в Кишинев вошли румынские войска. И вот 17 июля 1941 года в 16 часов 45 минут (судя по отметке на бланке) между Генеральным штабом РККА и штабом войск Юго-Западного направления имел место примечательный разговор по прямому проводу: «У аппарата полковник Громов[53], ожидает у аппарата генерала Покровского[54]. Имею срочное указание генерала армии. Т. Зеленский[55] доложите сейчас же маршалу следующее: генерал армии т. Жуков приказал срочно затребовать от тов. Тюленева[56], Буденного объяснение, на каком основании сдан противнику город Кишинев без санкции Ставки. Ответ жду у аппарата. Прошу быстрее доложить и дать ответ ».