Хаос. Отступление? - Хью Хауи

Он лежал во вселяющей ужас тишине, закутавшись в одеяла и меха русского соболя, когда заметил на стене тонкую струйку вонючей воды.

Это… дождь. Теперь у меня есть вода. У меня есть воздух.

Он этого не предсказывал, хотя и не спрашивал. Он также не спрашивал о лояльности своих последователей, так как не мог спрашивать о том, что приносило бы ему пользу, а кроме того – зачем ему было спрашивать? Машина никогда не ошибалась – по крайней мере, он так считал. В первые годы Финеас не знал, как использовать устройство, для чего и для какой цели, поэтому стал деревенской свахой – по его мнению, это было самым законным видом мошенничества. Посредники в основном были нумерологами, суеверными старухами, использовавшими даты рождений и астрологию, чтобы смягчать возникавшие между семьями конфликты интересов. Когда Финеас появился со своей машиной, заключение брака стало наукой (пусть даже и несовершенной областью знаний – если вообще ею было).

Вначале предсказания Финеаса связывали между собой крестьянские семьи, но постепенно ему стали щедро платить за то, что он связывал узами брака сыновей и дочерей богатых и влиятельных торговцев. Ему нравилось это занятие, так как если новобрачные жили счастливо, его мудрость казалась безошибочной. А вот если женам не удавалось родить сыновей или они отказывались признавать младшую жену мужа, если проявлялось какое-то несогласие, это обычно рассматривалось как признак скрытых слабостей данной пары, ее порочности, а вовсе не как его ошибка. Его слава сияла от Гаунчжоу до Наньчана до тех пор, пока одна молодая девушка отвергла двоюродного брата, с которым была обручена, и сбежала прочь. Это вызвало раздражение британского регионального министра, приказавшего арестовать ее вместе со всей деревней, которая была объявлена неуправляемой, ее жители получили английские имена и были проданы на Запад – вместе с Финеасом. Но, к его удивлению (и искреннему облегчению), репутация его опередила. Он прибыл на Запад не как деревенский прорицатель, как его назвали британцы, а как пророк наподобие Лао Цзы, новое воплощение одного из великих мастеров. А неповиновение той девушки стало символом того, что случается, если пренебрегают его предсказаниями.

Благодаря его высокому статусу китайские торговцы не пожалели денег, чтобы ради его же безопасности тайно переправить Финеаса в Подземелье, тайную часть Сиэттла, со всеми подобающими ему почестями.

С ним обращались как с божеством.

* * *

Спустя месяц Финеас нестрижеными ногтями выковырял из банки остатки консервированной рыбы и выпил соленое масло. Сидя в кромешной тьме и вдыхая запах разлагающихся тел двойняшек и своих собственных выделений, он мучился единственным вопросом: «Сначала я умру от голода или сойду с ума?»

Швырнув в темноту пустую банку, он услышал, как та звякнула о скопившийся мусор и разбитые лампы, в которых кончилось топливо. Финеас подполз к питающейся от батареи лампе и включил ее. Для работы машины И-Чунь он использовал только простую лампочку – чтобы спросить, какой сегодня день, выцарапывая на стене правильную дату инкрустированным драгоценными камнями ножом для вскрытия конвертов. Дважды он забыл подтянуть завод на каминных часах (и один раз специально дал ему закончиться из-за непрекращающегося тиканья), так что его подсчеты отставали на несколько часов, но какое значение это имело в полной темноте, в изоляции? Теперь, когда он спал, его сны походили на бессонницу, а часы бодрствования казались бесконечным кошмаром.

Продуктивная, вселяющая надежду активность ежедневно длилась всего три минуты, когда он позволял себя использовать питающийся от батареи источник света, чтобы привести в действие машину. В эти скоротечные, драгоценные моменты устройство становилось перископом, позволяющим взглянуть на город, телеграфом с вопросами и ответами, радиоприемником с зубчатым приводом и серебряной ручкой.

В течение недели он задал огромное количество вопросов, но ни один из них не дал ничего полезного. Да, его последователи чувствовали себя хорошо. Да, его предсказания сбылись – живущие в подземных рудниках их спасли. Самые зажиточные из богатых также выжили благодаря настойкам из коллоидного серебра, но еще больше погибло. Да, выжившие дрались друг с другом на улицах, луддиты разрушали машиностроительные заводы, так как выжили лишь немногие служители науки, и те, что остались в живых, к несчастью, оставили своих слуг умирать. Происходила революция, но его последователи покинули центр разрушенного города. Этот ответ его просто раздавил, словно обрушились окружающие стены. Каким-то образом о нем забыли или, что еще хуже, посчитали ненужным. Он молился всем богам, которых мог вспомнить, о том, чтобы его люди сражались наверху, а когда бой закончился, спасли бы его, но день проходил за днем и ничего не происходило…

Финеас услышал свой истерический смех и понял, насколько его отражающийся от стен голос напоминает голос профессора Линя. Он стал плакать, выдергивая клочья волос и катаясь взад-вперед, задавая машине риторический вопрос, последний за этот день:

– Каковы на вкус соловьи?

Он увидел слово «куову» и выключил свет.

* * *

Через три месяца, или, по крайней мере так ему казалось, Финеас чрезвычайно сожалел о том, что не сохранил тела близняшек. Еда у него кончилась уже очень давно. И если у него и были какие-то сомнения относительно поедания человеческой плоти, они уже прошли, потерявшись где-то в сладкой дреме о том, как он обсасывает сырое мясо последнего из своих драгоценных соловьев.

– Я упустил близняшек. Знать бы, что эта ошибка стоит мне жизни! – бормотал он себе под нос, снимая струпья со своей головы.

Финеасу казалось, что он не ел уже несколько недель. Батарейки для фонаря давно сели, и теперь он жил в вечной темноте, пытаясь запомнить дни, пытаясь подсчитать их, ощущая числа, которые нацарапал на стене, время от времени стряхивая с себя оцепенение и добавляя еще одну отметку. Тем не менее у него было полно рисового вина, и алкоголь его успокаивал, тогда как сахар поддерживал его силы. Он регулярно напивался до потери сознания, очнувшись, добавлял еще, его рвало, он ползал в темноте, чтобы найти сухое место и там падал, повторяя этот цикл снова и снова. Так было лучше, трезвый он быстро сошел бы с ума.

Тем не менее подчас голова была достаточно ясной, чтобы вспомнить о машине И-Чунь. Прокладывая себе путь сквозь тьму и грязь, он находил это устройство, баюкая холодную металлическую коробку, словно давно пропавшее дитя. Иногда он сидел так часами, с машиной на коленях, задавая вопросы и разговаривая как с другом с проклятым изобретением профессора Линя; он крутил ручку, получая откровения и явные галлюцинации. Но в темноте, которая стала его миром, он не мог прочитать ответы.

Во время одного из этих безумных сеансов он решил, что уже умер, пройдя сквозь кожуру реальности и проскользнув в эфир, когда увидел мерцающее зарево, которое перешло в свечение – яркое как солнце. Божественное сияние ослепило его, он громко звал своих спасителей, слезы катились по грязным, скользким щекам.

Но тут его глаза привыкли к темноте, и он увидел, что принял за солнце пылающую спираль вольфрамовой лампы накаливания. Протянув руку, он коснулся этой лампы с мертвой батареей, включая и выключая ее. Тем не менее свет сохранялся. Подергав лампу, он отвинтил ее, и она запылала в его руке еще ярче – так, что он смог увидеть ту комнату ужасов, в которую превратилось его убежище. Финеас ощущал жужжание электричества в воздухе, на руках, на тонких волосках у себя на шее. Всемирная беспроводная сеть все еще функционировала, и, что еще важнее, кто-то использовал катушку Тесла, направляя в его сторону напряжение, возбуждаемое искровым зарядом, и это могло означать только одно.