Завещание бессмертного - Евгений Санин

Аттал оттолкнул от себя Аристоника, не успевшего произнести слова сочувствия и обернулся к лекарю, которому Артемидор показывал свои многочисленные колбы:

— Аристарх, подойди! Это мой брат! Я тебе рассказывал о нем…

Аристарх приветливо улыбнулся Аристонику, с интересом вглядываясь в его открытое, мужественное лицо. Тот, слегка уязвленный тем, что не ему, а его представили лекарю, сдержанно кивнул в ответ, досадуя на себя, что в нем после рабских спален, сомнительных постоялых дворов, действительно, до сих пор живы дворцовые привычки.

— А это — мой лекарь, спасший меня от всех болезней и одиночества! — нахмурился, заметив холодный кивок Аристоника, Аттал и стал срывать зло на хозяине лавки, который не знал, в какую сторону броситься, чтобы угодить базилевсу:

— Света мало! Душно! И вообще, чем ты собрался меня удивлять?

— Статуей, о, бессмертный! — собственноручно зажигая внесенные рабами светильники и канделябры, низко поклонился Артемидор. — Своей недостойной для твоих божественных глаз работой…

Он кинулся в угол, собираясь откинуть покрывало с Селены, но Аттал жестом остановил его.

— Постой, — заметно успокаиваясь, сказал он. — Статуи так не смотрят. Ведь это не живые люди — посмотрел и сразу забыл! А я устал с дороги, голоден. Надеюсь, в твоей лавке найдется достойная пища, чтобы угостить меня?

— Конечно, — обрадовался Артемидор, радушным жестом приглашая братьев пройти к двум клине.

Аттал забрался на покрывало при помощи скамеечки, которую услужливо подсунул ему под ноги купец, отщипнул с золотого блюда несколько вяленых виноградин и вопросительно взглянул на удобно устроившегося на соседнем клине брата.

— И ты будешь утверждать, что оказался в этой лавке случайно? — после долгого молчания хмуро спросил он.

— Конечно же, нет! — покачал головой Аристоник и тоже отщипнул пару ягод.

Артемидор торопливо разлил по золотым кубкам вино. Царь отпил несколько глотков и спросил, не сводя глаз с брата:

— И чего же тебе надо? Денег? Рабов? О чем хочешь просить меня?

Аристоник последовал его примеру, выпил вино. Выдержав взгляд царя, спокойно ответил:

— Брат…

Аттал недовольно подернул плечом.

— Базилевс… — пересилив себя, поправился Аристоник, — я пришел сюда, чтобы просить тебя быть осторожным…

— Меня? — удивился царь. — Разве тебе не известно, что теперь у меня во дворце больше нет врагов?

— И, тем не менее, тебе угрожает опасность. Я должен предупредить о ней.

— Ты? О котором все мои начальники кинжала говорили как о самой большой для меня опасности? — насмешливо спросил Аттал.

— И где же они теперь? — тоже усмехнулся Аристоник и кивнул в сторону насторожившегося Никомаха: — О твоем нынешнем я пока не говорю.

— Хорошо, продолжай! — помолчав, разрешил царь.

Но продолжить Аристонику не удалось. Заждавшиеся крестьяне и ремесленники, все те «случайные» посетители, которым Артемидор наказал заходить ровно через четверть часа после того, как в лавку войдет царь, один за другим стали появляться на пороге и рассаживаться в дальнем углу, словно в настоящей харчевне.

— Это еще что?! — схватился за рукоять меча начальник кинжала. — А ну, марш отсюда!

Но Аттал неожиданно остановил его:

— Пусть остаются. Могу я хоть раз в году посидеть со своим народом? Надеюсь, не от этих жалких и грязных людей исходит для меня опасность? — спросил Аристоник.

— Наоборот, базилевс! Это честнейшие и преданные тебе люди! — искренне воскликнул тот. — Они…

Договорить он не успел. Услышав слово «базилевс» ремесленники и крестьяне наконец сообразили, что царь находится среди них, одетый в скромную траурную одежду, и, перекрикивая друг друга, а заодно и Аристоника, стали громко ругать римлян и перечислять, сколько бед и несчастий принесли они им.

Аттал слушал сначала с удивлением. Потом — с интересом. Наконец, словно только что вошел в лавку, обвел взглядом вазы, задержавшись глазами на рыбешке. И после того, как один из ремесленников, косясь на Артемидора, с криком: «Да будь они прокляты, эти римляне!» хватанул посохом прекрасную вазу, захохотал, хлопая в ладоши:

— Ай, да Артемидор! Ай, насмешил! — и, уже обращаясь к побледневшему Аристонику, спросил: — Значит, разговор у нас пойдет о Риме?

— Да, — ответил тот, делая незаметный жест купцу прекратить комедию, и, глядя, как пятятся к выходу, униженно кланяясь его брату, гелиополиты, добавил: — О Риме и одном негодяе, которого подослал в Пергам сенат.

— И что же хочет от меня этот негодяй? — поднимая кубок, поинтересовался Аттал.

—Совсем немного, — без улыбки сказал Аристоник. — Чтобы ты написал завещание, в котором бы передал свое царство Риму.

—Недурно придумано! — покачал головой Аттал. — И это все?

—Все! За исключением того, что после этого он должен отравить тебя!

—Отравить? Меня?! — откинувшись на персидские подушки, засмеялся царь. — Аристарх, слышишь? Это уже совсем интересно! Как будто римскому сенату неведомо, что мне известны противоядия от всех существующих в мире ядов!

— Но, тем не менее, это так! — настойчиво проговорил Аристоник. — Я даже могу представить тебе человека, который знает этого римлянина в лицо!

— И где же он?

— На серебряном руднике. Это Эвбулид, раб твоего бывшего начальника кинжала Эвдема!

Аттал глазами показал Никомаху на дверь. Тот, мгновенно поняв приказ, рванулся к двери, чтобы послать своего человека за рабом. Следом за ним из лавки выбежал взволнованный Аристарх.

Проводив рассеянным взглядом обоих, царь задумчиво произнес:

— Конечно, я верю тебе, Аристоник, и, в доказательство этого, разрешаю вернуться во дворец. Однако, ты, как всегда, слишком горяч и доверчив. По просьбе римского посла Сервилия Приска, этого честного и открытого человека, я принял недавно во дворце одного римлянина, но, как видишь, до сих пор жив!

— Кто он? — подался вперед Аристоник.

—Так, — пожал плечами Аттал. — Торговец, который скоро станет сенатором.

— И о чем же он говорил с тобой? Уговаривал написать такое завещание?!

— Вовсе нет! — удивился Аттал. — Я лепил его бюст из воска, а он рассыпался в благодарностях и говорил, что этот бюст будет самым знаменитым в Риме, потому что его ваял я!

— И это все?

— Еще он, кажется, молол какую–то чушь о том, что если поднимутся рабы и пергамская чернь, то мне без помощи Рима не устоять, что многие государства мира теперь сохраняют призрачность независимости, потому что все делают по воле сената. Называл Вифинию, Сирию, Понт. Нет, он вовсе не похож на убийцу! Да, он не глуп, хитер, азартен, но — труслив, я отчетливо читал это на его лице, а трусу сенат вряд ли доверил бы такое дело!