Мастер Альба - Том Шервуд

– А ты смелый! – сказал за спиной петленосец.

– Да, только глупый, – добавил Филипп, подходя к столу с пистолетами.

Он нажал невидимый рычажок – и картина с двумя дуэлянтами поднялась над столом, открыв сквозной проём в этой стене. Стало видно, что стол был не полукруглым – а полностью круглым, к тому же – вращающимся на оси. Филипп повернул – и стол, крутясь, привёз к нему стоящую на второй своей половине точно такую же стойку с точно такими же пистолетами.

– Вот – те, что ты зарядил, – сообщил Джеку Филипп и, взяв один пистолет, резко повернулся, вскинул руку и, почти не целясь, выстрелил по направлению к дальней стене.

Там, вдали, у столбов вздрогнул и сник один из привязанных. А Джеку уже вязали за спину руки – и он понимал, что любое сопротивление сейчас бессмысленно, так как петля надёжно, с точным расчётом то затягивалась, то ослабевала на шее.

– К Тэду его, – сказал гиду Филипп, и палка с петлёй повлекла Джека – точно так же, как рыжего слезливого мальчика.

“Не знал, что такая страшная будет смерть”, – думал Джек, двигаясь по коридорам. – “Прими, Господи, пострадавшую душу…”

Они пришли к знакомой двери, вошли в помещение, и от решётки долетело зловещее “хохх!” Но гид не стал подталкивать Джека к бледному людоеду. Усадив его на деревянную лавку, он связал ему ещё и ноги – и снял петлю.

– Посиди, – сказал он молчащему Джеку, – поживи ещё десять минут. Сейчас они постреляют – потом придут посмотреть. Ты всё-таки смельчак редкий. Откровенно скажу – Филиппу тебя даже жаль.

И вышел, замкнув за собой дверь.

– Хохх! – произнёс за решёткой гигантский скелет.

– Ты даже говорить-то по-человечески разучился, – заметил ему связанный Джек.

Скелет начал что-то неразборчиво бормотать, но Джек не слушал его. Он сполз на пол и, согнув ноги, протянул связанные в запястьях руки под коленями, переведя их со спины на живот. Потом торопливо сдвинул каблук и достал обломок бритвы. Сжал его в зубах и за пару минут срезал верёвки. Встал, распрямился. Походил по комнате, растирая запястья и щиколотки. Сжал бритву в пальцах, встал перед решёткой. Произнёс, задрав голову вверх:

– Не получилось убить тех зверей – так освобожу мир хоть от тебя. Сколько людей минует эта злая судьба!

Он медленно приблизился к клетке, и существо, радостно ухнув, вытянуло руки и вцепилось в него железными пальцами.

– Я так и думал, – прошептал Джек и, подняв бритву, резко и с силой ударил остриём по запястью громадной костлявой руки.

Взвизгнув негромко, Тэд отдёрнул руку и затряс ею, словно его укусила пойманная крыса. Но вторая рука продолжала держать Джека, и он, прошептав: “Молодец!”, – рассёк и второе запястье. Теперь Тэд уже визгливо орал, и как бы ответом ему послышались встревоженные голоса и скрежет ключа в замке. Дверь распахнулась – и через секунду прогремел выстрел. Тяжёлая пуля пробила Джеку грудь, сердце, спину и глухо ударила в камень противоположной стены. Переступив через упавшего кучера, Филипп бросился к решётке, зло бормоча:

– Ах, гад, какое имущество нам испортил!

Была стремительная суета, и Тэда ловили палкой с петлёй – чтобы связать и отдать доктору, и накладывали перетяжки на вены – но Джек ничего этого уже не видел. Он медленно шёл по длинному светлому коридору куда-то в невыразимо радостное, блаженное место, а сзади перекликались два призрачных голоса:

« – Он же убийца! Почему ты не отправляешь его в нижний мир?

– Убийство было не из непрощаемых. Это был поединок.

– Но отчего же – в мир светлый? Он же не праведник!

– Туда влечёт его душу им сделанный Выбор. В страшный час он думал только о том, как избавить людей от страданий. Не его вина, что он оказался не столь умелым, как те, против кого он восстал.»

Джек шёл по своей светлой тропе и в конце её услыхал ещё один голос:

– Меня не пустили туда! Попроси за меня, Джек!

– Генрих?! – воскликнул изумлённый кучер. – Но как же…

И всё исчезло.

Тело Джека не просто похоронили. Его сожгли на костре, а кости собрали в серую кучку и закопали в дальнем дворе, специально предназначенном для таких дел. Где именно это место – сейчас не знает никто.

В этом месте я решил прервать рассказы мастера Йорге. Решение было непростым, если учесть, что дальнейшие события и открываемые мастером тайны поражают воображение. Но одно из правил написания книг требует, чтобы сюжет развивался стремительно, без длительных отступлений. Поэтому я начинаю восьмую главу изложением событий, происшедших в Адоре и на плантациях Джованьолли. События же, связанные с мастером Йорге предполагаю изложить в следующей книге, и насколько возможно подробно. Это уместно ещё и потому, что я сам с ним встречался и говорил.

На пути к Мадагаскару Бэнсон дважды менял корабли. Каждый из них был скоростным клипером, перевозившим почту. Два – под британским флагом, один – под голландским. Однако Бэнсон, присмотревшись, отметил, что корабли были почтовыми только для виду. Они хотя и перевозили почту, на самом же деле были тремя камушками в невидимой огромной мозаике. И для этой “мозаики” они и делали основную работу. “Харон”, на котором остался мастер Йорге, вёз куда-то Пёсьего папу, его слуг и ещё десятка два “нехороших” людей. “Скат” вёз неизвестно куда и откуда чью-то огромную библиотеку. А третий клипер, “Марлин”, и вся его команда имели одну лишь, и очень ясную цель: доставить на восточный берег Мадагаскара человека по имени Бэнсон. Задача была, мягко говоря, необычной, но никто в команде не проявил и тени недоумения. Было понятно, что воля того, кто отправил их в это странное плавание, являлась непререкаемой.

Шлюпка “Марлина”, высадив могучего, в шрамах, легко одетого пассажира на берег, возвращалась обратно, а Бэнсон всё стоял и смотрел ей вслед, пока и она, а затем и клипер не растаяли в синем мареве южного горизонта.

“Прекрасный тип корабля, – вспомнил Бэнсон пояснения Йорге, – для тайных дел. Почтовый клипер – самое быстроходное судно. К тому же пираты не топят почтовые корабли, хорошо понимая, что та деловая переписка, которую возят в своих трюмах почтовики, и посылает им время от времени торговые богатые парусники”.

Бэнсон постоял ещё немного, настраиваясь на поход в одиночестве, затем поднял с земли свою ношу – крест на длинном шесте, арбалет, небольшой дорожный мешок и, вскарабкавшись по камням на гребень высокого берега, двинулся к плотной стене близко стоящего зелёного леса.

Хорошо усвоив уроки мастера Альбы, Бэнсон, дойдя до ближайшего дерева, сел под ним, опершись спиной о ствол, и замер. Он знал, что человек, не сумевший мысленно “поговорить” с лесом, сродниться с ним, а торопливо шагающий, влекомый своими маленькими и чуждыми лесу страстями, рано или поздно попадёт в беду.