Защитник - Конн Иггульден

Ксантипп не мог говорить. Рана была небольшая, но глубокая – меч прошел между ребрами. Кровь текла не останавливаясь.

– Не так уж плохо, – наконец сказал он. – Подождем, пока не прекратится кровотечение, а потом доставим тебя на корабль.

Арифрон расслабился, а вот Перикл, заметивший, как переглянулись отец и Эпикл, заподозрил неладное, и в глазах его заблестели слезы.

– Я… очень горжусь тобой, – сказал Ксантипп. – Я не часто говорю об этом, но это так. Ты ведь знаешь?

– Знаю, – прошептал Арифрон. – И всегда знал.

Он понял. И замер. Ксантипп видел, как он вздохнул и принял то, что понял. Они не могли больше притворяться, что это просто рана.

– Я делал все правильно, – прошептал Арифрон.

Его глаза потемнели, и Ксантипп уже не был уверен, что сын видит его.

– …я старался быть таким, чтобы ты мог мной гордиться.

– Сын мой, я горжусь тобой! Ты лучше меня, клянусь. Ты напоминаешь моего отца.

Ксантипп собрал волю в кулак, хотя его голос дрожал, как у ребенка.

– Знай это, любимый мальчик. Мы еще увидимся. Клянусь тебе всеми богами. Мы увидимся.

И в этот момент Арифрона не стало. Голова его склонилась набок, и Ксантипп ощутил вес мертвого тела, как никогда прежде. Он распростерся над сыном. Рядом зарыдал Перикл. Вместе с Эпиклом все они съежились в узелок скорби на поле боя.

Глава 28

Сама земля как будто проникла в легкие и душила его в тени горы Киферон. Мысль эта была неприятна Мардонию. Именно он назвал двести тысяч своих воинов великой бурей – и это было правдой, – но пришла другая буря, песчаная, и воздух в ней имел привкус металла. Даже сидя верхом на прекрасном персидском жеребце, Мардоний видел не более чем на сотню шагов в любую сторону – дальше взгляд упирался в кружащие пыльные вихри. Иногда в просветах мелькали колонны, идущие громить врага. Где-то еще дальше, на флангах, наверняка скакала конница, хотя ее уже не было видно.

Мардоний искал глазами «бессмертных». Ими командовал Гидарнес, и опасность заключалась в его излишней торопливости, опрометчивости, из-за чего храбрость «бессмертных» могла сыграть с ними злую шутку. Однако такой гнев можно обуздать. Мардоний дал им возможность вернуть былую честь и очиститься от бесславья. Накануне Гидарнес пообещал, что завтра наденет красный плащ, а потом сделает его частью экипировки «бессмертных» в знак признания этой победы. Мардоний стиснул зубы, щурясь от пыли. Он не любил хвастунов. Прежде чем наслаждаться трофеем, его нужно добыть.

Немного отстав, за ним следовали посыльные на жилистых пони. Но никаких новых приказов не поступало. Хороший полководец выводит армию в поле в нужное время, когда враг наиболее слаб. Что он, несомненно, и сделал. А дальше… В полках есть свои командиры, и они знают, кто их враг.

Подумав об этом, Мардоний посмотрел вправо, где шли фиванцы. Они носили такие же бронзовые поножи и шлемы, что и греки, и только копья у них были короче, чем у афинян. Никаких знамен, никаких длинных лент, в отличие от некоторых его полков. Фиванцы выглядели почти так же, как и враг, и Мардоний спрашивал себя, будут ли они стоять или побегут в переломный момент. Царь Дарий доверял тем грекам, которые перешли к нему, как доверял мидийцам и лидийцам, египтянам или горцам Индии. Ксеркс сделал то же самое, приняв чужие языки и чужую кровь из любви к отцу. Мардоний скрипнул зубами. Нет, он не проиграет битву из-за детской веры в честь союзников. У него есть персидские полки, готовые вмешаться, если греки подведут его.

Мардоний чувствовал, что обливается потом, мучимый старым проклятием, безумием полководца. Обо всем ли он подумал? Все ли предусмотрел? Не упустил ли из виду какую-то мелочь? Он молился о том, чтобы помрачения рассудка не случилось.

Ему удалось раскусить первую уловку, когда десятки тысяч греков вышли строем на равнину. Дома, в Персии, водится птица, которая волочит по земле крыло, когда хочет отвлечь хищника от гнезда. Крысы иногда гоняются за мелкой живностью, но лисы, видя такую обманщицу, ищут яйца.

Все изменилось, когда его конница, рискуя собственной шеей, подошла ближе, чтобы по-настоящему оценить силы греков. Их было, конечно, много, но они были вооружены, как какие-нибудь рыбаки или крестьяне, и не имели тех бронзовых доспехов, из-за которых гоплита так трудно победить. Мардоний увидел свой шанс, но не забыл и об опасности получить удар с фланга от тех греков, что, как волки, наблюдали за ним с горы.

Полководец фыркнул. Его армия не какой-то деревенский сброд, а обученные и дисциплинированные воины сорока языков. Чтобы обезопасить себя от фланговой атаки, он намеревался оставить сто тысяч, а с остальными собирался разгромить спустившихся на равнину. Но стоило ему привести войско в движение, как спартанцы и их союзники устремились вниз по склонам! Мардоний предполагал, что они атакуют его, но вместо этого они поспешили дальше, опережая его полки. Пыль сгустилась, он потерял их из виду, но узнал кое-что очень важное. Спартанцы ценили тех, кто противостоял ему. Ценили настолько, что, рискуя собой, спустились на равнину, отказавшись от преимущества, которое имели, оставаясь наверху.

Его пехота встретила врага оглушительным шумом, раскатившимся эхом колокольного звона. Мардоний выехал вперед – поддержать дисциплину, сохранить порядок строя. Его люди убивали этих греков, безоружных и без доспехов, сотнями.

Пыль поглотила своих и чужих, скрыв доблесть немногих. Битва представала перед ним мертвыми телами, сваленными в кучи и рядами, отдающими кровь земле. Они являлись из клубящейся пыли, словно вызванные им, и от этой мысли ему стало не по себе. Многие, прежде чем испустить дух, страшно кричали от нестерпимой боли. Некоторые корчились и царапали пальцами землю, напоминая крабов, которых он ловил в детстве.

Ему почти не попадались на глаза убитые в персидских доспехах. Ценой малой крови он поднял дух армии, и его воины шли гордо, высоко держа оружие и высматривая врага в облаках пыли.

Мардоний вспомнил, что любил другую мглу – далекой родины осенние туманы.

Он посмотрел влево и вытянул шею, услышав шум новой схватки. С порывами ветра доносились странные звуки. Он свистнул, подзывая посыльного. Подъехал юный всадник, едва ли не мальчишка, с покрасневшими глазами и пятнами на лице от пыли и пота, прикоснулся рукой ко лбу и губам и поклонился. Мардоний намеревался отправить часть людей из центра на поддержку левого фланга. Он уже начал говорить, когда пыль впереди рассеялась и ему открылась полная картина. Слова застряли в горле.

Из бледной вихрящейся дымки появились, как скала из сияющего моря, несметные шеренги в полный рост. Бронзовые круглые щиты… золотистые шлемы и копья… красные плащи. Мардоний попытался сглотнуть, но во рту пересохло. Он уже видел, какую бойню устроили триста таких воинов. Эти стояли неподвижно, как скалы, но их были тысячи и тысячи. Они не побежали от него. Они также не пытались ударить ему во фланг, как он предполагал. Нет, они вырвались вперед и встали у него на пути, спокойно ожидая, когда он доберется до них. Снова закружилась пыль, но он еще видел их и различал очертания. Они стояли, как призраки в карауле.