Шкловцы - Залман Шнеур

2

Нет!.. В дверях сеновала стоит Башева в белой кофточке и с легким летним платком на голове, на поясе висят большие ключи. Видно, только что пришла из лавки. Ее губы слегка приоткрыты, как от сильной жажды. Она смотрит долго и жадно, потом тихо и немного хрипло спрашивает:

— Вы?.. Что вы тут делаете?

Зельдочка вскакивает, лицо пылает, косички болтаются. Она бросает взгляд на маму, закрывает лицо руками и убегает.

Файвка остается с глазу на глаз с той, в которую прежде был «влюблен», с Башевой. Он испуган и пристыжен, он словно околдован ее суровым взглядом и не может сдвинуться с места. И при этом его гложет любопытство, болезненное желание испить до дна все треволнения сегодняшнего дня. Он видит, как исхудала Башева с конца прошлой зимы, с тех пор как заболел и умер часовщик… Ямочки разгладились на поблекших щеках. Приветливая улыбка стала колкой, как обглоданная рыбья кость. Наверное, правду говорят про нее: она приняла смерть часовщика слишком близко к сердцу. Но что это она так смотрит на него?.. Он не хочет, чтобы она так на него смотрела!

Файвка опускает голову и пытается убежать, так же как Зельдочка, но в это мгновенье к нему тянется рука. Башевина красноватая рука берет его за подбородок и приподнимает его опущенную голову, как будто Башева молча просит посмотреть на нее еще раз. Да, она так хочет. Ее рука уже не так прохладна, как раньше. Она пылает. Она обжигает Файвку. Что Башеве от него надо? Будет его занудно отчитывать, зачем он поцеловал Зельдочку?

Нет, она молчит. Ее глаза сверлят Файвку. Наигранная улыбка блуждает по сухим губам. Груди, как шары, резко выступают под кофтой. Что ей надо?

Молния подмигивает в открытые ворота сеновала, разветвляясь за каменным домом Лейбы-горбуна. И сразу же небо раскалывается:

— Тар-рах-тара-ра! Бу-у-ум.

Дрожь проходит по вытянутой руке Башевы. Она отводит руку от Файвкиного подбородка. От этого движения с ее головы соскальзывает платок, светло-каштановые волосы рассыпаются и струятся по округлым, красивым плечам. Файвка никогда не думал, что под дешевым рыночным платком скрывается такая красота: волны волос с сухим, красновато-золотым блеском, точеная шея. Глаза Башевы ловят его удивленный взгляд. Ее губы болезненно кривятся… Как у павшей госпожи, вымаливающей милостыню у юнца… Башева говорит не своим голосом:

— Значит вот так, Файвеле, тебе нравится Зельдочка… А меня ты уже ненавидишь? Забыл?

Башева говорит отрывисто, дышит часто и приближается к нему мягкими шажками, как большая кошка к испуганному мышонку.

Две сильные женские руки обхватывают Файвку, его мальчишеские дрожащие плечи. Они поднимают его и прижимают его голову к полной груди. Горячие губы впиваются ему в висок, как пиявки, и снова отрываются. Почти у самого Файвкиного лица горят два мрачных глаза изголодавшегося зверя. Они горят синим, серным пламенем. Но вскоре на них опускается пара сонных, опьяненных век. Файвку пугает этот неожиданный блеск, эти узкие ноздри, трепещущие рядом с его лицом. Вблизи нос и белые зубы Башевы кажутся намного больше, чем на самом деле, как будто смотришь в лупу. Странная женская личина! И дыхание у этой личины тоже какое-то нездоровое, перегоревшее и вызывает у Файвки отвращение. Разве это Башева? Ведь раньше он так жаждал ее близости, почему же теперь ему так жарко, так нехорошо с ней?

Файвка пытается оторваться от ее рук, от ее пухлой груди, но не может. Горячие поспешные поцелуи осыпают его щеки, лоб, шею и рот. Точно так же он без счета, куда попало целовал Зельдочку, начиная игру. Но… поцелуи Башевы совсем другие. Плотские, тяжелые, до краев полные желания. Кажется, что они пахнут гарью.

— Трах-та-тах! — снова ворчит гром и заканчивает громким «бумс». Словно какой-то силач бьет толстым бревном в глухую стену сеновала.

Но Башева уже не замечает, что гремит гром и сверкает молния, что ветер свистит над кровлей и стучит оторванной дранкой. Она потеряла голову, точно напившаяся пьяной Пелагейка-водоноска… Башева душит его, Файвку, и сама задыхается от дробного неестественного смеха.

Вдруг Башева прижимает Файвку к своему тугому лону с какой-то непонятной злостью. И Файвка тонет в мягкости ее горячего тела.

Но Башева этого не замечает, она уже ничего не замечает. Она делает все назло кому-то. Сначала он, Файвка, воровал репу и целовал Зельдочку назло своей маме, а теперь Башева делает это с ним назло тому, что сегодня Тишебов, назло своему отвратительному, горбатому мужу, который хотел ее зарезать, назло часовщику, который умер и тем самым бросил ее, назло грому и молнии, удушливой жаре, назло соседям, которые сегодня постятся и ходят в шерстяных носках, ступая мягко, словно кошки, и оговаривают ее вместе с ее детьми… Вот вам! Нате вам, нате! Вот вам еще, всем вам! И тебе, Файвка, сопляк, тоже!

Какое-то бешенство овладевает Башевой из-за этого дикого «назло», она бормочет что-то про себя, и Файвка содрогается всем телом. Ему не хватает воздуха. Что она с ним делает?

— Пустите меня! Ой, пустите меня! — умоляет Файвка, вырываясь, но его голос тонет в ее мягком теле, как в подушке. Ее груди колышутся над его лбом, такие набухшие, горячие. Ее дыхание становится все тяжелее и короче, пока не превращается в тоненький всхлип, как от резкой боли. Она запрокидывает голову, и тут дождь начинает стучать по сухой крыше, словно бес барабанит деревянным пальцем:

— Дар-дар-дар… Что вы там делаете, а? Дар-дар-дар…

Она сумасшедшая, эта Башева, она сошла с ума от горя!.. Никто еще об этом не знает. И вот он, Файвка, первым попал ей в руки. Она хочет его задушить… Горбун хочет ее зарезать, а она задушить Файвку. Задушить?

Файвка чувствует, что у него глаза лезут на лоб от страха. Он отбивается руками и ногами, ему удается высвободить рот. И он дико ревет:

— Ой, ой! Ма-а-ма!

Но его испуганный зов сливается с еще более страшным криком, доносящимся со двора:

— Хозяйка! Ой, ой!.. Хо-зя-а-а…

Башева отшатывается и отпускает Файвку. Ее голова качается, как у Пелагейки-пьянчужки. Она трет лоб. Громкие рыдания Зельдочки, доносящиеся со двора, окончательно пробуждают ее:

— Кро-овь! Мамочка, кро-овь! Ой-ой-ой!

3

К сеновалу подбегают Зельдочка и прислуга. Дождь поливает их. Обе кричат и машут руками так, словно капли дождя впиваются им в тело, как иголки. Прислуга узнает Башеву в полутьме сеновала и начинает выть:

— Хозяйка, скорее… ой-ой-ой!

Башева пытается поднять свой упавший платок, но забывает о нем и выбегает им навстречу из сеновала. Выбегает под дождь, простоволосая, в одной кофточке. Ее растрепанные волосы развеваются диким золотисто-каштановым хвостом. Голос звучит хрипло, как у протрезвевшей пьяницы:

— Что, что, доченька? Что, что?

— В сундуке… — рыдает Зельдочка, обхватывает мамино колено и дрожит. И все сливается воедино посреди двора: дождь, ветер и плач.