Западня - Китти Сьюэлл

— Но на что ты собираешься жить? — поинтересовался Давид. — Твоей пенсии надолго не хватит, и не думаю, что Шейла позволила тебе сделать сбережения.

Торну не понравился тон разговора, и он начал скулить. Пес подошел и прислонился к бедру Давида, требовательно навалившись на него. Иен понуро сидел на стуле. Выглядел он ужасно.

— Почему бы тебе не работать на моем месте? — спросил он. — Тебе, кажется, оно бы очень подошло.

— Не дури. Мне нужно вернуться в Уэльс, или я потеряю свою работу. Мне нужно попытаться спасти свой брак, хотя, думаю, тут я уже проиграл. Я хочу сказать, что не могу просто так остаться здесь навсегда. — Давид отодвинул мусор на столе в сторону. — Послушай, не нужно использовать меня как причину не возвращаться на работу. Ты ведь можешь с этим бороться. Тебе нужно лечиться. Черт, тебе ведь только сорок пять!

— Сорок четыре.

— Я тебе помогу. Кое-что организую, в Ванкувере или в Торонто, где-нибудь, где будут держать язык за зубами. Могу занять денег. Могу на какое-то время остаться… Черт, это все решается одним телефонным звонком. Но все это я сделаю только тогда, когда увижу, что ты готов за себя бороться. Тогда ты сможешь стать на ноги и вернуться с триумфом. Пошли ты Шейлу подальше, пусть проваливает. Почини свой дом. Съезди в отпуск…

Давид вдруг замолчал, когда увидел, как вздрагивают плечи друга. Торн прыгал, пытаясь лизнуть лицо хозяина. Иен молча плакал и вздрагивал, пытаясь справиться с эмоциями. Казалось, он был готов взвыть. Давид смотрел на приятеля, потрясенный его страданием. Он пытался найти какие-то слова, но Иен не тот человек, которого можно утешить банальностями, и он, казалось, избегал физического контакта. Тем не менее Давид протянул руку и положил ее на плечо друга, постепенно тот перестал вздрагивать. Иен достал старый бумажный платок и высморкался. Голова его все еще была опущена на грудь.

— Знаешь, что я нашел сегодня утром? — сказал он дрожащим голосом, тихо рассмеявшись. — Твои старые ботинки и лыжи. Я достал их из сарая, так что можешь прокатиться.

— Отлично, спасибо. Но Иен, ты слышал, что я сейчас говорил? — продолжал сердито настаивать Давид. — Ты не можешь постоянно прятать голову в песок. Что-то нужно делать. И я не могу позволять Шейле и дальше подкладывать мне наркотики. Вы оба готовы рисковать, но я не могу. Для меня это будет уже перебор неприятностей.

Иен замотал головой, будто отгоняя неприятный натиск. Он встал и налил выпивку обоим. Давиду хотелось закричать «Нет!» и вылить содержимое стаканов в грязное ведро, служившее умывальником, но он не стал этого делать. Он чувствовал усталость и безнадежность. Эмоциональный всплеск Иена заставил его задуматься о своей ситуации, казавшейся совершенно безвыходной. Кто он такой, чтобы раздавать советы? Друзья сидели молча некоторое время, Давид безразлично просматривал газету «Новости Лосиного Ручья», глаза Иена были устремлены куда-то вдаль — он был под действием дозы демерола, приправленной большой порцией виски с добавлением сигарет, которые он курил одну за другой.

— У меня когда-то была жена, — признался вдруг Иен.

— Ты был женат? — Давид отложил газету и уставился на Иена. — Ты никогда раньше не говорил.

— Ее звали Лизи. Я любил ее. Я любил ее до смерти, буквально.

— О Господи, нет! Что ты имеешь в виду, Иен?

— Она задохнулась от куска индейки, рождественской индейки, которую я собственноручно приготовил, — мрачно усмехнулся Иен. — Она как раз собралась стать вегетарианкой с первого января. Всерьез собиралась.

— Боже, Иен! Это просто ужасно, нет слов! — Давид протянул руку и коснулся колена приятеля. — Ты был… там, когда это случилось?

— Да, весь такой новоиспеченный врач. Но при всей моей медицинской подготовке я не смог ее спасти. Я пытался выполнить маневр Геймлиха, теперь это противоречит принятым нормам, поэтому, думаю, это только усугубило ситуацию. Я пытался достать эту чертову штуку пальцами, а потом, в отчаянии, даже пинцетом. Ее невозможно было ухватить. Наконец я сделал трахеотомию складным армейским ножом, самой острой штукой, какая у меня была. Она уже посинела, была почти при смерти, и я, должно быть, запаниковал. Я черт знает что натворил. Кровь была повсюду. Я никогда не смогу этого забыть! — Иен снова засмеялся жутким смехом, похожим на стон, сродни истерике и смертельной тоске. — Полиция арестовала меня за убийство и держала до тех пор, пока не было проведено вскрытие. Их не в чем винить. Я и сам чувствовал себя убийцей. Я растерялся, запутался, думал, что зарезал ее насмерть. Даже когда была установлена причина смерти, все по-прежнему косились в мою сторону. Им не хотелось меня отпускать.

Давид застыл от ужаса. Так вот в чем причина! Это все объясняет.

— Как давно это произошло?

— Месяцев за восемь до моего приезда сюда.

Боже, почему они никогда не делились этим раньше? И это называется друзья! По сравнению с трагедией Иена его собственная катастрофа была относительно несерьезной. В случае с Дереком ему всего лишь дали по рукам, и потом пришлось иметь дело только с собственным чувством вины и тоской. Но такое! Как вообще человек смог пережить такую чудовищную трагедию? Ответ очевиден. Это невозможно пережить.

— Но ведь ты сделал все, что мог! — выдавил из себя Давид, чувствуя себя совершенно беспомощным. Он наклонился и потряс Иена за плечо. — Что еще можно было сделать? Ты ведь только человек.

— Человек? — Иен посмотрел на него презрительно. — Предполагалось, что я врач!

Давид плюхнулся на свой стул:

— Да, я знаю, о чем ты говоришь.

Иен залпом допил все, что оставалось в стакане.

— Давид, старина, я все знаю. Шейла рассказала мне, что с тобой произошло. Черт возьми, ребенок…

Они снова надолго замолчали.

— У тебя где-нибудь остались родственники, Иен?

— Нет. Во всяком случае, я об этом не знаю.

— Что ты имеешь в виду?

— Мои родители погибли при пожаре, я, кажется, рассказывал тебе об этом когда-то. Меня усыновили. А после окончания медицинского колледжа я утратил всякую связь со своими приемными родителями. Мы… рассорились.

— Ты никогда не думал о том, чтобы разыскать их?

— Нет! Я… Я всегда был для них разочарованием, не пришелся ко двору. Я получил диплом, окончил интернатуру… — Он докурил сигарету и с силой потушил окурок в пепельнице. — Да и потом, они были достаточно старыми. Наверняка уже умерли, я уверен.

Они молча сидели, каждый погрузившись в свои мысли. Давид был потрясен нереальностью происходящего. История друга отбросила его еще дальше от собственной уютной жизни, которая теперь, казалось, безвозвратно, окончательно рассыпалась на кусочки. Но это же не так! Ему приходилось напоминать себе, что он должен вернуться, чтобы собрать все нити воедино. Какие нити? Его дом уже, вероятно, продан. Вскоре он должен будет предстать перед судом за вождение в нетрезвом состоянии. Его брак, по всей видимости, развалился. Неужели это все — правда? Неужели это случилось с ним?