Западня - Китти Сьюэлл

— Три недели?.. — Давид быстро подсчитал и понял, что это чуть позже, чем заканчивается его отпуск. Ну, еще неделя-другая не сыграют большой роли, хоть это немного некорректно. Его, конечно, не уволят, хотя можно легко представить надменное, неодобрительное выражение Пейн-Лоусона и слухи, гуляющие по больнице. Но ему это вдруг стало безразличным.

— Хорошо. Когда нужно приступить?

— Завтра, ровно в 7.45 утра.

Давид улыбнулся. Кое-что осталось неизменным. Он посмотрел на своего низенького собеседника, теперь энергичного и делового, как обычно; он полностью отошел от пережитого потрясения. Правда, не настолько, чтобы справиться с огромной порцией заказанного блюда. Он с сожалением поглядел на тарелку. Заметив, что Давид тоже на нее смотрит, смущенно признался:

— Мне не следует этого есть. Я говорю своим пациентам с излишним весом, что нужно сокращать рацион и вести себя благоразумно, но мне и самому следовало бы придерживаться этого совета. Нужно подавать пример. — Он неестественно засмеялся, будто сам себя насмешил.

Выйдя из закусочной, Давид повернулся к Хоггу:

— Думаю, Шейла будет против того, чтобы я работал в больнице. Вы должны сами поговорить с ней, Эндрю.

— А я думал, она будет счастлива, — с неожиданной горечью ответил Хогг. — Что может быть лучше, если вся семья собирается вместе, и ее будущий… ее бывший… Э… Отец ее детей работает рядом.

— Не все так просто.

— Понятно. Ну… Так в чем проблема?

— Ситуация не совсем безоблачно-идеальная. Поэтому не показывайте вида, что вы знаете… Пока, — попросил Давид. — Лично я не понимаю, почему вы не должны об этом знать. Вы довольно близкий человек и для нее, и для детей. Как мне кажется, вы ее единственный настоящий друг и она вам доверяет — она сама об этом говорила.

Настроение Хогга немного улучшилось после такого признания.

— Она упрямая женщина, но я постараюсь убедить ее, что вы крайне необходимы больнице… на данный момент.

Они пожали друг другу руки и расстались.

— Я получил работу, — вслух произнес Давид и засмеялся. Потом вздрогнул. Дежавю. Он опять здесь, в Лосином Ручье, присоединился к неудачникам после очередного прегрешения у себя на родине.

После двадцатого круга в бассейне болели шея и спина. Он проглотил, пожалуй, литра два воды с приличной добавкой детской мочи и огромной дозы хлора. Глаза щипало, слегка подташнивало. Давид остановился и попробовал сделать в воде несколько упражнений на растяжку. Он понял, что не только потерял форму за эти несколько недель, но к тому же стал зажатым и негибким, как бревно. Он дал себе зарок как минимум три раза в неделю по утрам отрывать задницу с кровати и приходить в бассейн.

Давид почувствовал, что за ним наблюдают — чья-то фигура маячила на краю бассейна. Единственный посетитель кроме самого Давида, потому что спортивный центр открывается в семь часов, а сейчас была только четверть восьмого. Он узнал неуклюжую фигуру в основном благодаря прическе — красновато-рыжей копне, которая, против обыкновения, не была стянута в хвост.

Давид подплыл ближе:

— Доброе утро, Марк. Ты так рано встал? Мы с тобой оба встали рано. — Его голос прозвучал неестественно весело и громко и эхом разнесся под сводами пустого зала бассейна. Давид встал в воде под внимательным взглядом холодных глаз.

— Мама сказала, что ты получил работу в больнице.

— Ну и что? Я могу помочь, пока доктор Брэннаган бол… в отпуске.

— Она взбесилась.

— В каком смысле? — осторожно спросил Давид.

Впервые губы подростка растянулись в подобие улыбки.

— Не в смысле сумасшествия, — снисходительно пояснил он, — просто от злости бесится.

— Ну, — протянул Давид, пытаясь придумать, как лучше отреагировать, — ей придется привыкнуть, как думаешь? Я постараюсь не путаться у нее под ногами.

— А почему ты просто не дашь ей денег и не улизнешь отсюда?

— Я здесь затем, чтобы познакомиться с тобой и твоей сестрой. — Давид почувствовал, как поднимается волна раздражения. Он ухватился за край бассейна, вылез и сел рядом с мальчиком, своим сыном. — Разве тебе не хочется узнать меня хоть немного? Конечно, к этому трудно привыкнуть, но я твой отец, даже если ты думаешь, что я просто чертов зануда.

Мальчик ничего не ответил, и Давид стал рассматривать их с сыном ноги. Оба сидели, болтая ногами и шлепая по грязноватой воде. Ноги у мальчика были длинные и узкие и так разительно отличались от ног Давида — у него ступня широкая, сужающаяся клином. Фактически между ними не было ни малейшего уловимого сходства. Тело Марка было болезненно-бледным, странно вытянутым и тощим, ни намека на мускулы, и каждый дюйм был усыпан веснушками. Тело Давида тоже худое, но плотное. В парнишке не было ничего от его массивности и компактности конечностей. Однако он еще слишком юн.

Марк наблюдал, как Давид рассматривает их различие.

— Ты мне не отец. Я это точно знаю, — бросил он и прыгнул в воду. Он поплыл прочь неожиданно грациозным кролем. Давид сидел онемевший, глядя, как мальчишка быстро плавает туда и обратно — гораздо быстрее, чем Давид когда-либо мог проплыть. Когда он наконец вылез из бассейна, Давид пошел за ним следом в раздевалку. Она тоже была пуста.

— Что именно ты имеешь в виду, когда утверждаешь, что я не твой отец? — спросил Давид.

Марк быстро вытерся, скрылся в кабину и стал одеваться.

— Я опаздываю в школу, — крикнул он через стенку.

— Да брось ты! — ответил Давид. — Сейчас только около половины восьмого. Я угощу тебя завтраком, если ты поторопишься.

* * *

Они сидели в кафетерии гостиницы «Северный отдых», всего в пяти минутах пешего хода от спортивного центра. Несмотря на то что шли сюда они быстро, у обоих были посиневшие носы и уши, ведь волосы были все еще влажными, а температура — минус двадцать.

— Тут, наверное, ничего нет из того, что я могу есть, — заметил Марк, исследуя меню.

— Как насчет большой тарелки овсянки с корицей и медом, хрустящих ржаных хлебцев с печеными бобами и жареными помидорами и грибами, тостика с маргарином и джемом плюс фруктовый салат? — бросил Давид, ровняя пальцами загнутые края пластикового меню.

Очевидно, есть брешь, через которую можно подобраться к этому мальчишке, и эта брешь — еда. При очевидном отсутствии понимания со стороны матери и не совпадении с общими пищевыми пристрастиями жителей города, бедный мальчишка переживал нелегкие времена в поисках вегетарианской пищи. Блеклые глаза загорелись, но потом плечи сгорбились, и он скептически произнес:

— Сомневаюсь, что у них все это есть.

Все это было, и Давид, который и сам любил всякие овощи, присоединился к этому пиру. Когда они закончили жадно поглощать все это в сосредоточенном молчании, Давид решил попробовать еще раз: