Кофе на утреннем небе - Ринат Валиуллин

* * *

Утром она подтвердила мои опасения, сказала: «Я хочу тебя», когда я уже расхотел, не то, что я какой-нибудь злыдень или коитофоб. Почему раньше этого не слышал? Потому что был занят другой. Всё моё тело, все мои мысли были заняты другой, и даже кожа моя могла чувствовать только другие прикосновения. Оказывается, и мужчине бывает обрыдло. Инстинкты, где они, куда они попрятались. Искры сыпались бы между тел, но сегодня ничего не выйдет, неужели и я научился отказывать, думал, это бабская прерогатива. Никакого не почувствовал дискомфорта, в сексе достаточно позитивного, но всё дело в любви – она заглохла, как старый верный автомобиль, остаётся только бросить его с открытыми настежь дверьми, и молиться, чтобы кто-нибудь угнал.

Я опёр рукой голову, свой философский камень положил на ладонь, как будто собирался его забросить в дальние дали, но локоть упирался в стол и шея ни за что не отдала бы. В статье изображалась схематически, как происходит цепная реакция гнева и раздражения, и какие слова позволяют запустить её по иному пути, какие действия помогают удержать себя в руках. И я держал свою голову в руке, мысли резвились в облаках, но жили и размножались в башке, ладонь чувствовала острые скулы, щетину, первичные признаки сильного пола. Закрывая дверь кухни, жена что-то вынесла молча в кавычках своей улыбки, может быть её развеселило, что за столом за кухонным сидел задумчиво мужчина, совершенный и абсолютно голый.

Прошёл где-то час. Сижу на кухне, сошедшей с ума от «Икеи», сытый от чая, всё с тем же журналом, напротив жена вся в муке: «Вот, ты лепишь пельмени в каждом из них частичка твоей души (вкусно только то, что приготовлено с душой) и чьей-то плоти. Пельмешки выстроены как на параде в ряд, их форма выглажена и накрахмалена. Смерть их торжественна, будто несчастный случай. Ты бросаешь несчастных в воду, скоро они всплывут как после шторма трупики, но я голоден и ничто мне не испортит аппетита. Я гоню фантазию прочь, зачёрпывая ложку сметаны».

Свет погас, снова руки вышли на ночную охоту, а она мне сказала, поищи ещё такую дуру, я действительно редко дарил ей цветы, но разве дело было в венике и в посуде, иногда нас просто не любят те, кого мы безумно, а в данном случае случилось наоборот. Сегодня всё было по-другому, даже пельмени легли иначе, точнее, никак не могли улечься. Все бродили по моему внутреннему миру.

* * *

– Ты можешь в меня выстрелить, пронзить ножом, но внутренний покой не нарушишь, пусть даже тело превратиться в решето, взглядом не продырявить душу.

– Ты, что стихи начал писать?

– Ты можешь меня оскорблять, плюнуть тысячей слов, напичканных проклятиями, вымазать в грязи, послать подальше.

Жена усмехнулась:

– Так это я тебя любила, мать его, поэт.

– И у тебя больше нет такого оружия, чтобы меня пристукнуть.

– Больно хотелось брать на себя грех. Я уйду, найду третьего и уйду к другому. Мне здесь тесно, с каждым днём всё теснее.

– Тогда можешь стравить на меня всех собак, лишить имущества, пустить по миру, мне легче будет летать. – Я ходил по комнате, не зная за какую вещь взяться, поправлял подушки на диване, наконец, сел на него и закинул голову на спинку, закрыл глаза, представил как мысли, словно пары остывающей башки, поднимаются кверху: мы жили в одной комнате словно за стеной, о которую бились головой, пытаясь переспорить друг друга.

Жена вдруг стала похожа на людей из метро, такие же люди, злые, скучные, грустные, есть время отдохнуть от фальшивых улыбок, хотя я и сам улыбаюсь редко. В набитом вагоне от молчания пусто, он мчал по железным проспектам. Сегодня я предпочёл метро и уже ехал с работы, чтобы отдыхать целую ночь, тупо её проспать в обнимку или ничком, иллюзия существования воочию, всё ещё вспоминая последнюю реплику жены: «Всякому ничтожеству своё ничто».

Я вышел из подземки, прошёл до дома, сел в свою машину, домой не хотелось, звонить Алисе я тоже не стал, не хотел укрывать её одеялом своих мрачных мыслей. Поехал в центр города. Мне не нужен был алкоголь, разве что общение. Что надо сказать, чтобы она дала сразу, без стихов, без букетов из задрипанных комплиментов? Нужен любовный плевок, я никогда не умел делать этого, те, кто даёт, мне не нравились никогда, она не даст, настоящая дама возьмет сама, если ей это нужно. Я сейчас не нуждался в спаривании, я нуждался в компании. Предложил ей, давай прогуляемся, она согласилась, понятия не имел, куда пойдём, и перебирал в голове различные варианты с продолжением, самым предсказуемым было провести эту ночь вдвоём, нужен ли мне захват чужих территорий, вторжение, интересно, что думала она перед зеркалом в этот момент, представляя меня в его лице, женщинам так необходимо нравиться, даже стенам, она прибавила бледному контраст и цвет, не понимая что этим от меня отдаляется. Я поверил, что бог талантлив, он творец из творцов: в тёмной оправе волос изумруды взгляда, лучше бы она не улыбалась, теперь я облучён этим сиянием, её не забыть, как подругу давнюю, наверное, это было, наверное, это было свидание. Немного стеснения, хороших манер, без робости слова плодились, как беспозвоночные, сквозил замочно ключ заинтересованности. Мы выпили с ней по чашке кофе, затолкали в себя по пирожному. Долго улыбались друг другу, потом она сказала мне, что ей пора. Я ей сказал:

– До свидания и спасибо.

– За что спасибо?

– За то, что скрасили моё одиночество.

– Неужели вы так одиноки? – спросила меня девушка, которая сидела по шею в море, потому что пальто её было цвета средиземноморской волны.

– Нет. У меня есть девушка, к тому же я женат, – заговорила во мне честность.

– Ого, какой богатый букет. И кто из них вам ближе? – захлестнуло её волной, когда она подняла воротничок, прячась от ветра.

– Глупые вопросы задаёте.

– Почему глупые?

– Вы не знаете, как трудно воевать на два фронта.

– И вы решили открыть третий?

– Нет, вы не фронт, вы видение, «даже не вы, а ваше пальто», – хотел я добавить, но сдержался, – которое удостоило меня своим вниманием.

– Вы думаете, я с вами флиртую?

– Нет, что вы. Флирт – это узаконенная обществом проституция. А вы не такая. Это видно моим вооружённым красным каберне 2013 года с южного берега реки Рон взглядом.

– Вы всегда такой странный?

– Нет, обычно я невинный вовсе, потому что за рулём не могу себе позволить подводить участников движения. Чувство вины для меня всегда было самым неприятным пороком. Знаете, каково крутить руль пьяными руками?

– Нет, не знаю. Я даже в метро езжу трезвая.

– Девушка была симпатична до тех пор, пока не отказала ему, – произнёс я в полголоса.

– Что вы сказали, я не расслышала?

– В общем, я хотел сказать, что соображать хорошо на троих, флиртовать на двоих, полагаться на одного, а рассчитывать надо на себя.

– Мне сюда, – указала девица на подъезд с многочисленными вывесками.