Морпех. Зеленая молния - Иван Басловяк

Я не стал говорить ему, что знаю, где такие камни в реках как голыши лежат, а местные индейцы месят с ними глину и обмазывают стены хижин. Моисея от моих слов тут же кондрашка хватила бы. А мне он нужен живым и здоровым. Один-два проекта, формировавшихся в моей голове, были плотно завязаны на ювелире – на его мастерстве и его связях с промышлявшими ювелирным делом соплеменниками. Вовремя мне на глаза эта семья попалась. С ним и его сыном, вернее, дочерью, вообще всё оказалось не так просто, как казалось. «Сын мой, ты не сын мне, а дочь!» – восклицал персонаж одного анекдота. Смешно, если это устное народное творчество, а не правда жизни. Но только в данном случае дочь всегда знала, что она дочь. А «сыном» стала для окружавших её и Моисея злых и жадных быдлян, жаждавших их смерти как развлечения. Тайну эту я раскрыл совершенно случайно, когда построили баню. И строго храню! Даже сами Толедано не знают, что раскрыты.

А было это так. Сидел на скамеечке, как сейчас, и просто отдыхал в предвкушении банного удовольствия. Думал о том, о сём, и почему-то пришло на ум, что я не знаю, где Моисей с сыном живут. Со стрельцами я их не видел, да и отдельно не замечал. Каюсь, после аварийной высадки и суеты с возведением укреплений я замотался и выпустил эту пару из вида, да и сами они на глаза мне не лезли, держались в отдалении. Но на работы ходили чуть ли не первыми, а Валентин так ещё и снайперской стрельбой из пистолета отличился, за что был мною награждён золотой монетой. И что я за руководитель такой? Не умею всех и вся под надзором держать. Вот не знаю, где они уже столько времени живут! Опять прокол.

Сижу, отдыхаю, думаю. Пантелеймон, закончив свои дела, ко мне присоединился. Тут, кстати, и Моисей нарисовался вместе с сыном. Я поднялся со скамейки и пошёл им навстречу. За несколько шагов до меня они поклонились, я ответил коротким кивком и спросил, как и где они устроились и есть ли какие просьбы.

– Всё хорошо у нас, благородный гранд, – ещё раз поклонившись, произнёс Моисей. – Нас кормят и не обижают. Живём в редуте, возле пушки, если благородный дон не прогневается. А просьба у меня есть, если господин позволит.

– Говори.

– Дозволь нам взять кусочек парусины, навес сделать. А то дождь пойдёт, как в прошлый раз, а нам и укрыться нечем.

– А что, в палатках стрельцы вам места не дали? Так я распоряжусь!

– Нет, нет, не надо! Нам предлагал господин Олег поселиться вместе с его воинами, но мы привыкли к уединению, чтоб никого не стеснять. Но мои старые кости подсказывают, что скоро опять будет дождь, вот я и осмелился потревожить господина своей ничтожной просьбой. Но если…

– Стоп. Я понял тебя. Пантелеймон!

– Здесь я, воевода.

– Выдели кусок парусины, помоги поставить палатку в редуте. Пошли стрельцов травы накосить. Да, ещё кусок на одеяло дай.

– Благодарю, благородный гранд, за заботу! – отец и сын синхронно поклонились.

– А вечером – в баню! Я, Маркел и вы оба моемся в последнюю очередь. После бани получите чистое бельё, из княжеских запасов, а своё сможете там же постирать.

Оба Толедано, собравшиеся уже уходить, вдруг замерли, а Валентин побледнел.

– О милости просим! – задрожавшим голосом произнёс Моисей, вместе с сыном вдруг рухнув на колени. – Позволь нам отдельно от всех мыться, милостивый господин!

– Что так? Вера не позволяет? Или больны чем?

– Здоровы мы, вашими заботами. А вместе с вашей милостью мыться в одном помещении нам не по чину, да и вера, вы правильно сказали, нам не позволяет. А мы вам ваше бельё постираем, только дозвольте одним нам в бане быть.

Я потеребил себя за бороду. Что-то про такой запрет в католической религии не слышал. У них даже индивидуальный помыв не приветствовался, не говоря уже о коллективном. Может, боится домогательств к сыну? А что, парень смазливый, а у католиков гомосексуализм в порядке вещей. Это на Руси шестнадцатого века голубизна считается смертным грехом. И карается не менее ужасным способом. Но Моисей-то об этом не знает, поди. Судит по Европе.

– Хорошо. Пойдёте последними, будете одни. Я даже распоряжусь караул поставить, для вашего спокойствия. Но обещанное – выполните.

– С радостью, господин! Спасибо!

Отвесив поясной поклон, ювелир с сыном отошли. А я вдруг зацепился глазом за походку Валентина, чем-то она отличалась от походки идущего рядом Моисея. И тут у меня в голове как будто что-то щёлкнуло: так ходит женщина! Правда, увидеть и понять, что я вижу, мне помогли лишь несколько не проконтролированных разумом шагов – Валентин (?) уже шёл как мужчина, чуть косолапя и размахивая руками. Вот это мимикрия! Я по всегдашней привычке русских поскрёб затылок. С каждым днём всё чудесатее и чудесатее!

Несколько месяцев на тесном корабле, среди толпы мужиков, в среде, где каждый твой шаг под прицелом множества глаз – и обмануть всех! Что же подвигло юную девушку на такой поступок? Любовь отметаем сразу, не вижу и не предполагаю наличие соответствующего объекта. Значит, побег от смертельной опасности. Ведь они – мараны, крещёные евреи, гонимые быдлянами и уничтожаемые инквизицией. Толедано их фамилия. А не те ли Толедано, о которых Рамон мне говорил? Да нет, смерть их он видел собственными глазами. Может, тот горожанин напутал, или казнили родственников или однофамильцев? Ведь при крещении, не мудрствуя лукаво, священник давал фамилии по месту жительства. А в Толедо, думаю, была не одна еврейская семья.

Я хлопнул себя по лбу. Так ведь и имя совпадает! Валентин и Валентина. Ох, Рамон. Счастлив твой путь, коли на нём ты, считай, уже нашёл свою оплаканную слезами сердца любовь. А я тебе в этом помогу, поддержав и защитив отважную девчонку.

Тут во мне проснулся циник-прагматик и заявил:

– И очень крепко привяжешь этим к себе очень ценного кадра.

Да, привяжу. Потому как Рамон мне ну очень-очень нужен! Практически всё, что пока ещё смутно зарождается в моей голове, завязано на его обязательное участие. Да, я прагматик, да, циник, способный и горе, и счастье людское вплести в узор ДЕЛА, мне порученного! Но не ради какой-то материальной выгоды для себя, хоть и самого любимого! Для всего нашего маленького коллектива. А поставленная задача – большая. И мне её решать так же, как и всему «Русскому экспедиционному корпусу»: быстро, чётко, правильно, без фатальных ошибок. Нам необходимы люди – товарищи по оружию и труженики знающие, добрые, надёжные, верные. Добровольно примкнувшие, разделяющие наши чаяния и надежды так сказать. А чтобы они со временем не превратились в просто попутчиков, их надо чем-то удерживать. Для Рамона таким якорем станет возвращённая любовь и благодарность за неё. Как, возможно, скажут в будущем: ничейного оружия нет. А любовь – это тоже оружие. Или рычаг воздействия, кому как.

Рамон сейчас далеко и не может знать, что его ожидает, когда он вернётся за нами из Буэнос-Айреса. Вот будет картина маслом! И как он сам-то не почувствовал её присутствие на каракке? Видимо, смирился с потерей и поставил крест в душе. Да и девица хороша! Как смогла обвести вокруг пальца грубых голодных мужиков? Снимаю шляпу и низко кланяюсь. А Рамона тоже не узнала что-ли, как он её? Или не захотела? Так-так, не будем в эти дебри пока вдаваться! Дождёмся Рамона.