Хроники Известного космоса - Лэрри Нивен

Его глаз был направлен в карты. Он так и не увидел выражение ярости на лице своего партнера. Он так и не ощутил битву, бушевавшую за столом, когда разум Кзанола-Гринберга старался подавить собственное бешенство. В тот день Кзанол мог умереть. Он завывал бы под лучом дезинтегратора, сносящим его скафандр, кожу и мышцы, и даже не понял бы, за что его убивают.

Десять суток и двадцать один час после отлета. Над головой висела ледяная планета, огромная, грязно-белая, с ослепительными бликами, обманывавшими астрономов прошлого. С Земли был виден только этот блик, свидетельствовавший о гладкой, почти отполированной поверхности Плутона и заставлявший планету казаться очень маленькой и очень плотной[46].

– Совсем даже небольшая, – сказал Кзанол.

– А чего ты ожидал от спутника?

– Была, например, F28. Слишком массивная даже для беломясов.

– Правда. Гм… Погляди на этот большой круг. Ведь похоже на гигантский метеорный кратер?

– Где? А, вижу. – Кзанол прислушался. – Вот он! Радар его засек. Да чтоб мне потерять Силу! – добавил он, глядя на радарный телескоп глазами пилота. – Даже его форма угадывается. Но посадку придется отложить до следующего витка.

Большой корабль медленно развернулся двигателем вперед.

Флот Пояса оставался вдали на почтительном расстоянии – очень почтительном, в четыре миллиона миль. Без телескопов диск Плутона едва можно было различить.

– Обращаюсь ко всем: задумайте число от единицы до ста, – сказал Лью. – Получив ваши числа, я назову мое. Потом мы вызовем Гарнера и попросим его выбрать. Тот, чье число окажется самым близким к гарнеровскому, проигрывает.

– Три.

– Двадцать восемь.

– Семьдесят.

– Пятьдесят. Хорошо, я вызываю Гарнера. – Лью переключился на мазер. – Первый вызывает Гарнера. Первый вызывает Гарнера. Гарнер, мы уже почти решили, что делать, если он не пойдет на посадку. Все корабельные радары целы, поэтому мы просто запрограммируем один корабль идти к свадебному на полной скорости. Следить будем с помощью телескопов. Когда корабль окажется достаточно близко, мы взорвем двигатель. Просим вас выбрать число от единицы до ста.

Шли секунды. Флот Гарнера был уже неподалеку, приближаясь к концу путешествия.

– Говорит Тартов, номер три. Он идет на посадку.

– Говорит Гарнер. Я предлагаю подождать и, если получится, воспользоваться противорадарным кораблем. Как я понял, вы планируете, чтобы один человек дальше путешествовал в чьем-нибудь воздушном шлюзе, пока не доберется до Пояса. Если так, подождите нас; в одном из земных кораблей найдется место для лишнего пассажира. Вам еще нужно число? Пятьдесят пять.

Лью сглотнул слюну.

– Спасибо, Гарнер. – Он отключил мазер.

– Это снова третий. Тебя спас гонг, Лью. Он идет на посадку на ночной стороне. В предрассветную зону. Лучше и не быть могло. Он даже может сесть в Полумесяце!

Побледневший Лью следил за крошечным огоньком над тусклой белой поверхностью Плутона. Гарнер, должно быть, забыл, что на одноместном корабле рубка управления одновременно является воздушным шлюзом и, если пилот хочет выйти наружу, воздух приходится откачивать. Лью был рад, что приблизился флот плоскоземельца. Ему не нравилась перспектива провести несколько недель, сидя снаружи космического корабля.

Кзанол-Гринберг сглотнул. Потом сглотнул еще раз. Слабое ускорение раздражало его. Он обвинял в этом свое человеческое тело. Он сидел в кресле у окна, туго пристегнувшись и глядя наружу, вниз.

Там почти ничего не было видно. Корабль облетел половину планеты, опускаясь все ниже, но на неизменно гладкой, как биллиардный шар, поверхности можно было разглядеть лишь медленно ползущую планетную тень. Теперь корабль летел над ночной стороной, освещаемый только собственным двигателем, освещаемый слабо, потому что это был отраженный планетой свет, прошедший двойное расстояние. Больше ничего нельзя было различить.

Но вдруг…

Что-то поднималось над восточным горизонтом, и оно было чуть светлее черной равнины. Зазубренная линия на фоне звезд. Кзанол-Гринберг подался вперед, дивясь величине хребта, ибо это не могло быть не чем иным, как горным хребтом.

– Что это? – спросил он громко.

– Одна сотая дилтуна.

Кзанол прозондировал сознание пилота. Тот сказал:

– Полумесяц Котта. Замерзший водород накапливается вдоль рассветной полосы. По мере вращения планеты он попадает на дневную сторону, испаряется и снова замерзает на ночной стороне. В конце концов попадает на прежнее место.

– О, спасибо.

Эфемерные горы водородного снега были гладкими и пологими, словно снежки разного размера, упавшие с высоты. Они плавно поднимались перед замедляющимся кораблем, цепь за цепью, выявляя колоссальную ширину хребта. Но они не могли показать его длины. Кзанол-Гринберг видел только, что горы простираются на половину горизонта; но мог представить, как они лежат от полюса до полюса.

Корабль уже почти опустился, зависнув без движения в нескольких милях к западу от подножий Полумесяца. Столб огня протянулся на милю вниз, к поверхности. Там, где он ее коснулся, поверхность исчезла. За кораблем оставался желоб, похожий на русло реки, исчезающей во тьме за пределами светового круга.

Корабль двигался с высоко поднятым носом; ядерное пламя было чуть наклонено вперед. Плавно, медленно, на высоте в одну милю «Золотое кольцо» затормозило и остановилось.

Под опускающимся кораблем возник широкий кратер. Он быстро углублялся. Образовалось кольцо тумана, мягкого, белого и непрозрачного. В холоде и тьме оно утолщалось, смыкаясь над кораблем. Затем не осталось ничего, кроме освещенного тумана, кратера и языка термоядерного пламени.

Это было совершенно чуждое место. Гринберг зря тратил жизнь на поиски обитаемых миров в Галактике; ни один из них не имел подобной ауры необычности, которая окружала этот ледяной мир, более холодный, чем… глубины дантовского ада.

– Слои газа нас не удержат, – объяснил пилот, как будто его спрашивали. – Мы сядем на слой водяного льда. Но сначала нужно до него докопаться.

Разве Кзанол-Гринберг искал необычности? Или мысли Гринберга проскользнули в его сознание?.. Да. Эта неудовлетворенность души – старая гринберговская жажда звезд; сам он искал богатства, только богатства.

Кратер теперь выглядел как открытый карьер, с наклонной кольцевой стеной и почти плоским ободком, а далее был еще один, более глубокий кольцевой вал, и… Кзанол-Гринберг смотрел вниз, усмехаясь и щурясь от сияния, стараясь угадать, какому газу соответствует тот или иной слой. Они пробились через оболочку льда в сотни, если не тысячи футов толщиной. Возможно, это азот? Тогда следующий слой, выходящий сейчас наружу, будет кислородом.

Равнина и космос над ней взорвались огнем.