На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы - Константин Деревянко

Я собрался уточнить задачу «Бойкому», когда мне вручили радиограмму Октябрьского, адресованную Кулишову и в копии Жукову. В ней говорилось, что нельзя корабельную артиллерию превращать в полковую и ставить ей задачи по поддержке пехоты. Надо стрелять мало и по специальным объектам. Рекомендовалось почитать азбуку морской артиллерии.

Вот это да! Такое могло поставить в тупик. Сразу было видно, что Октябрьский писал радиограмму сам, без консультации с флагартом флота, по докладу человека, мало сведущего в артиллерийских делах, побывавшего у нас, но не вникшего глубоко в сухопутную обстановку Радиограмма не подписана членом Военного совета Кулаковым. Он, безусловно, воспротивился бы посылать ее защитникам Одессы, так как был у нас в кризисный период, видел обстановку и мог оценить роль морской артиллерии в тот период. Он, конечно, сказал бы командующему, что в Восточном секторе сражается дивизия со сборными полками, без штатной дивизионной и полковой артиллерии и что корабли восполняют этот некомплект. И корпосты посланы в батальоны, чтобы корректировать огонь по вражеской пехоте, а не по каким-то «определенным объектам», которые где-то в тылу врага и с передовой их не видно.

Октябрьский, видимо, не принял во внимание, что в Одессе находился заместитель наркома ВМФ Левченко, видевший обстановку своими глазами и понимавший, как лучше распорядиться корабельной артиллерией. Получалось, что все установки Левченко отменяются. Радиограмма противоречила решению Военного совета флота, требовавшему биться за Одессу до последнего снаряда. К тому же в отчете командования эскадры о стрельбах кораблей под Одессой отмечалось «хорошо поставленное дело использования кораблей, придаваемых Одесской базе, с применением базовых корпостов».

Запрещая нам поддерживать пехоту, командующий флотом порицал то, чем мы прилежно занимались уже три недели и о чем он был уведомлен Жуковым и Кулишовым. Сухопутные командиры дали высокую оценку действиям морской артиллерии, определили их как вклад моряков в оборону города.

Что же побудило командующего флотом прислать запрет на самый главный вид нашей боевой деятельности? Ясно, что какой-то советчик, ссылаясь на историческую литературу, внушил ему эту мысль. Ведь с давних времен традиционно считалось, что флот, поддерживая сухопутные войска, обстреливает недосягаемые или не пробиваемые армейской артиллерией цели. Это было записано в истории военно-морского искусства и учебниках. Когда-то прочитанное, видимо, послужило поводом придерживаться этого и теперь. Ну а если этих целей для флотской артиллерии нет, а у армии мало войск, артиллерии и боеприпасов? Созерцать, как бьют нашу пехоту, и выискивать мифические дальние цели? А кораблям отстаиваться в базах в ожидании появления таких целей?

В армии и на флоте принято делить артиллерию на две группы: АДД – артиллерия дальнего действия (от 6 дюймов и выше) и АПП – артиллерия поддержки пехоты (менее 6 дюймов). То есть все наши 130-миллиметровые пушки эсминцев и старых крейсеров числились в группе поддержки пехоты. Для них были предназначены осколочно-фугасный снаряд (граната) и шрапнель – как раз для уничтожения живой силы. Если и существовали дальние цели, скажем, скопление резервов, то они в новых условиях стали более подвижны. Для их обстрела нужна корректировка с воздуха. Но кто потерпит, чтобы над целью висел вражеский самолет? Его собьют или прогонят. При первом же падении снаряда эти скопления рассредоточиваются. Бытующие утверждения о нанесении ощутимых ударов артиллерией по войскам в глубине, без корректировки, да еще с перечислением уничтоженных живой силы и техники в штуках, – это, мягко говоря, натяжка. Мы отказались от бесцельной траты снарядов, кроме случаев, когда в тыл врага засылались разведчики-корректировщики группы Нечипоренко.

Штабы базы и армии внесли предложение, а командующие утвердили, что основной задачей корабельной артиллерии в условиях обороны Одессы является поддержка пехоты. Разрешалась предусмотренная уставом стрельба по площадям в виде беспокоящего огня ночью. Затем прибавилась контрбатарейная борьба. Наша морская артиллерия возместила нехватку полевой артиллерии у пехоты, в ее интересах вела огонь всеми калибрами – от 76 до 203 миллиметров.

Пройдет всего два месяца, и, когда беда навалится на Севастополь, не кто-нибудь, а сам Октябрьский прикажет 305-миллиметровой батарее и крейсеру открыть огонь в поддержку пехоты, отбивавшейся от противника. Надо было спасать положение, не заглядывая в классические флотские догматы. Чуть позже командующий флотом многократно будет вызывать из Поти в Севастополь даже линейный корабль и новые крейсера, и они своими 305– и 180-миллиметровыми пушками станут громить вражескую пехоту. Октябрьский, назначенный Ставкой командующим обороной Севастополя, полностью взял на вооружение одесский опыт, начал активно поддерживать Приморскую армию корабельной артиллерией, вести по ночам стрельбу по площадям. А за ним и все флагманы и комиссары, усвоив опыт обороны Одессы, другими глазами смотрели на происходящее в Севастополе и Новороссийске. Пройдут годы, и бывший нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов напишет в книге «На флотах боевая тревога»: «Корабли строят для боя, а не для парадов. Забота о сохранении кораблей никогда не должна превращаться в самоцель».

А пока, перечитывая радиограмму Октябрьского, я думал: «Что ответить Годлевскому? Он опять звонил и докладывал, что корпост вызывает огонь. “Ждать”, – в сердцах ответил я. Хотя командир тут ни при чем, чтобы на нем срывать зло. Но разве сдержишься? Ведь в Восточном секторе опять разгорелся бой. Там истекают кровью, требуется огневая помощь, а тут в бездействии новый корабль с новой артиллерией, с центральной наводкой, который, по смыслу этой радиограммы, нельзя бросить для выполнения неотложной задачи».

Рассуждая формально, радиограмма пришла не в мой адрес. Я же имел давнишнее приказание Левченко, Жукова и Кулишова корабли использовать для поддержки пехоты. Пока не поступит другого приказания, могу выслать эсминец в бой. Но указания командующего флотом… Исполнительность в военное время… Позвонил на Жевахову – адмиралы убыли. Жукова нет на месте. И вдруг он сам звонит из порта:

– Почему «Бойкий» отстаивается в гавани?

– У меня на руках только что полученная радиограмма комфлота на ваше имя, содержание которой полностью исключает разговор на эту тему.

– Немедленно с ней ко мне в штаб.

У Жукова – Левченко, Кулишов, Воронин, Софронов.

– Это невероятно! – воскликнул Жуков, передавая радиограмму Левченко.

Читая ее, Гордей Иванович кривил губы, но отреагировал в своем духе и спокойно. Сказал:

– Как использовать корабли эскадры, придаваемые базе, – это компетенция Кулишова и Деревянко. Распоряжение о поддержке пехоты остается в силе. Недоразумение с радиограммой беру на себя. Деревянко, прочитав радиограмму, приступил к ее исполнению. Но она адресована не ему, его дело выполнять приказы непосредственного начальника. Наша пехота обливается кровью, а новый эсминец отстаивается в гавани в ожидании дальних целей. За превышение власти накажите начштаба базы. Хватит ему и выговора, а эсминец – в бой.

С чувством облегчения я рванулся исполнять приказание. Жуков показал мне на телефон. Звоню своему заместителю Бабурину: