Дом в небе - Сара Корбетт

Я, помнится, думала: «Мы умираем. Они будут бить нас, пока у нас не отнимется язык. Они оставят нас только после смерти».

Наконец, Дональд сказал, что ему пора. Сидя на кровати под покрывалом в цветочек, он покачал головой, будто мы ему страшно надоели и он совершенно измучен.

Я не хотела, чтобы он уходил. Все-таки он был не такой зверь, как Скидс.

– Пожалуйста, не надо, – пробормотала я, – останьтесь.

Дональд посмотрел на меня почти отеческим взглядом и похлопал ладонью по кровати – иди, мол, сюда. Мохаммед начал было возражать, но Дональд лишь отмахнулся. Я с трудом поднялась, превозмогая боль в ребрах, и села на кровать.

– Ты очень плохо выглядишь, – заметил он, касаясь моей вздувшейся щеки. От его прикосновения щеку будто огнем обожгло.

Он прибавил, что надо идти и он сожалеет о том, что нас еще ждет.

– Я не знаю, что будет, но будет плохо.

Зазвонил его телефон.

– Салям, – кратко ответил Дональд и поглядел на меня, держа телефон далеко от уха.

Я услышала скорострельную женскую речь.

– Вот видишь? – Дональд с улыбкой поднялся. – Я уже опаздываю. Я должен идти.

Когда он ушел, явился Хассам, неся что-то в коричневой сумке, которую передал Скидсу. Скидс вытряхнул из сумки содержимое – две длинных цепи и четыре замка со звоном рухнули на пол. Тяжелые толстые цепи почерневшей стали – такие, наверное, покупают на местном рынке для хозяйственных нужд, чтобы, например, соединить две двери.

Взгляд Хассама скользнул по мне, по вздувшемуся от побоев лицу, кровоподтекам и ссадинам, и мне показалось, что в нем на мгновение мелькнули тревога и даже сочувствие и тут же исчезли, как кролик в лесу.

Скидс взвесил цепи на руках, довольный их солидностью. Одну он протянул Мохаммеду, и тот, наклонившись, обернул ее концы вокруг моих лодыжек и повесил с двух сторон по замку. Теперь обе моих ноги были заключены в плотные манжеты из прохладной стали и соединены между собой цепью длиной дюймов шесть. Найджелу досталась такая же цепь.

Они заковали нас в кандалы. Я не смотрела на Найджела. Теперь мне трудно было видеть в нем союзника или хотя бы товарища по несчастью. Я была одинока – как никогда в жизни, заперта в собственном теле, в собственной судьбе. Ходить я могла, но только очень медленно, и при каждом шаге металлические звенья впивались мне в кожу, причиняя боль. Побег был исключен. Мы целиком принадлежали нашим похитителям. Мы проиграли.

Вечером нас увезли из этого дома с ситцевыми занавесками. Я догадывалась, что хозяйка – та самая, что устроила истерику во дворе, – потребовала, чтобы мы выметались. Перед отъездом она прислала нам ужин: тарелку макарон, кувшин свежеотжатого апельсинового сока плюс два пластиковых стаканчика. И все это на подносе! Так шикарно нас не обслуживали уже много месяцев. От боли в разбитой челюсти я почти не могла жевать, но вкус макарон, возможность пить из стакана несли хоть и слабое, но облегчение.

Абдулла смотрел, как мы едим, очень довольный собой. И вдруг ни с того ни с сего спросил:

– Ты трахаешь много мужчин? – Ему явно нравилось это новое слово. Я знала, что в присутствии остальных он бы никогда не осмелился так говорить. – Сколько? Сколько мужчин ты трахаешь?

Я не отвечала.

Тогда Абдулла посмотрел на Найджела.

– Ты, – сказал он, – сколько женщин ты трахаешь?

Найджел шумно сглотнул. Его лицо тоже распухло от побоев.

– Четыре? – вопросительно ответил он, будто пытался угадать правильный ответ.

– Ага, четыре! – широко улыбнулся Абдулла. – Много!

Мы с Найджелом молча закончили ужин.

К нашему удивлению, они снова привезли нас в Дом Побега, откуда мы сбежали утром. С их стороны это было рискованно, потому что вся округа теперь знала о нас. Но у них, наверное, не было других вариантов.

В моей комнате все осталось по-прежнему – книги, одежда, увлажняющий крем и пачки таблеток так и лежали на матрасе у стены. Рядом – свернутая простыня в голубой цветочек. Ставни были закрыты. Я легла. Все кости ломило, кандалы врезались в лодыжки, тело было липкое от пота после целого дня беготни. Я потеряла свои шлепанцы, рюкзак, очки, Коран и две брошюры о том, как быть правоверной мусульманкой. Я думала о женщине в мечети, о ее отваге, которая не останется без последствий, и молилась, чтобы судьба была благосклонна к ней.

Позже, когда пришел Джамал, я сказала, что мне нужно в туалет. Он повел меня по коридору, держа ствол у меня между лопаток.

В туалете был полный разгром. На полу валялись куски цемента и кирпичи, в стене, как рана, зияла огромная щербатая дыра, портал, открытый в ночную темноту. Я представила себе шок, который испытали наши тюремщики, увидев, что мы с Найджелом натворили. Джамал не уходил, сторожил меня за шторой, будто боялся, что я опять убегу. Это смущало меня, но делать было нечего.

Всю ночь я не сомкнула глаз, ожидая, что они придут и заберут меня. Меня мучили видения пустыни, кривой акации и ножа у моего горла.

Потом запел муэдзин. Солнце протиснулось сквозь щель между ставнями, освещая тошнотворные зеленые стены. Настало утро, дом проснулся. Я слышала, как наши тюремщики встают, умываются, молятся, как обычно, и почувствовала теплую волну облегчения. «Может быть, – подумала я, – все будет хорошо».

Жить было бы куда проще, если бы все плохое случалось только в темноте, если бы жизнь четко делилась на два лагеря – темноты и света. Как бы мне хотелось, чтобы солнце, осветившее в то утро наш дом, всю округу, соседей, весь город Могадишо, могло гарантировать, что до заката ничего дурного не произойдет. Но это был один из тех моментов, когда не знаешь, что будет дальше. Я слышала, как бандиты совещаются на крыльце. Наверное, они тоже пока не решили, что с нами делать. Вчера для них был плохой день. Два драгоценных мешка с деньгами внезапно отрастили ноги и едва не сбежали.

Вскоре капитан Скидс и Абдулла принесли мне завтрак. Это было странно: Скидс никогда не нисходил до работы по дому, и Абдулла никогда не разносил нам еду, но сегодня они вошли, глядя на меня почти по-доброму, и положили передо мной совершенно роскошное угощение – спелое желтоватое манго и булочку. А рядом поставили чашку теплого чая.

– Ешь, – спокойно сказал Абдулла без тени своего обычного бешенства, – мы подождем.

Мое сердце тревожно забилось. Подождем чего? Я смотрела на еду у себя в руках, чувствуя голодное головокружение. Вчерашний день стоил мне последних сил, что у меня были.

Они вышли. Абдулла напоследок обернулся с неясным выражением и закрыл дверь.

Я достаточно изучила голод и понимала, что желание заглотить сразу как можно больше – это инстинкт стадных животных. Если ты один и еду никто не отнимает, в этом нет никакого смысла, только вред. Я откусывала маленькие кусочки булки и запивала их чаем. Почистив манго, я сначала высосала всю мякоть, приставшую к кожуре. Внутри манго было оранжевое, по краям бледнее и темное у сердцевины. Вдруг за стеной раздался болезненный вскрик – они были у Найджела. Неужели опять избивают? Минут через десять в дверь просунул голову Абдулла.