Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

Краткий экскурс в историю

Первая Империя быстро вознеслась и столь же быстро пала. Сейчас уже невозможно сказать, были тому объективные причины или все сделали люди, сильные личности, которые иногда способны творить историю.

Когда под властью соратников Императора остались лишь земли Вилецкого и Острожского княжеств да кое-какие владения соседей, война сама собой утихла. У имперцев уже не хватало сил удержать рассыпающиеся княжества. Но и у тех недостало бы мощи сокрушить самые стойкие из имперских полков. Смирившись, вильцы избрали князя. Соседи его признали. И новый правитель встал перед проблемой. С одной стороны, имперские полки остались самой серьезной военной силой в Венедии. С другой – вот уже несколько лет вильцы жили в нищете, пытаясь содержать эту армию.

Оставшихся полков было слишком много для охраны границ – и слишком мало для их расширения. К тому же простые люди устали от войн. Они жаждали мира, покоя и не одобрили бы новой свары. Половина полков была распущена. Эти рати когда-то набирали из крестьян и городских ремесленников. Люди рады были вернуться к мирному труду. Отборных полков не тронули. Но оставался вопрос – что делать с остальными, теми середняками, которые не входили в воинскую элиту, но составляли становой хребет имперской армии.

Хорошо обученные и вооруженные, с командирами из тех чубов, которые не пошли за кошевым атаманом и остались верны Империи, эту рать не так просто распустить. Многие провели в походах и боях всю молодость. Они просто забыли, что такое мирная жизнь.

Выход нашелся. Князь издал указ, по которому для этих ратников на окраинных землях основали поселения, именуемые слободами. Слобожане продолжали считаться ратниками, но каждому выдавался надел земли. В мирное время они должны были работать как простые крестьяне. При этом поселенцы, в основном выходцы не из Вилецкого княжества, освобождались от большинства поборов и от всех повинностей, кроме воинской.

Создался уклад жизни, очень похожий на тот, который царил у чубов. Да и возглавили этот процесс чубы. Своих сыновей слобожане обучали военному делу с детства. С шестнадцати лет они должны были четыре года отслужить на границах княжества в слободских сотнях, помогавших регулярным полкам. Называли их слободскими чубами.

Мизерные подати позволяли этим людям самостоятельно вооружаться, держать отличных боевых коней. И пусть по дисциплине и выучке они уступали регулярным частям, зато боевой дух их был всегда высок. А князья, вместо того чтобы тратиться на содержание огромного войска, получали с чубов подати и могли мгновенно поставить под копье тысячи хороших бойцов.

Конечно, сечевые чубы смотрели на слободских свысока, а то и вообще предпочитали не замечать, благо встречались редко. Слобожане не шли ни в какое сравнение с сечевиками. И все же они сумели сохранить особый чубовский дух. В обиходе часто пользовались чубовскими словечками. Хаты свои, к примеру, называли куренями, предводителей – атаманами, воевод – полковниками, а помощников их – есаулами. Правда, ни о каких радах и речи не шло. Любой чин слобожанин получал от князя.

– Слишком долго, – произнес я в полный голос. – На полграфина дольше, чем следовало бы при вашей подготовке.

– Ты… – прошипел Ловец.

– Они со мной.

– Прости, учитель, не нам тягаться с настоящим схимником, – услышал я голос Барчука.

– Садитесь. Это – Ловец, ученик Дервиша, мой кузен.

Ученики коротко поклонились, сели по двое слева и справа от меня. Расторопные слуги, заметив новых гостей, тут же засуетились. Один поинтересовался, чего угодно молодым господам, чем тут же вверг моих учеников в недоумение. Они никогда не общались с людьми востока. Даже Зануда, прочитавший немало книг, понятия не имел, что они едят.

– Любезнейший, думаю, в этом гостеприимном доме умеют готовить неплохой кус-кус?

– Лучший в Золотом Мосту, – заверил меня слуга.

– Тогда начнем с него.

Слуги в белых шароварах, подпоясанных синими кушаками, белых чалмах и малиновых жилетках сновали бесшумно и незаметно. От приносимых блюд шел восхитительный аромат. Мы ели не спеша. Вкусная пища – то немногое, что я все еще ценил из простых удовольствий. Ловец пристально наблюдал за моими учениками. Сам он к пище не притронулся.

– Две пары, – наконец промолвил он. – Да, две пары.

– Ошибаешься, пара тут одна, – ответил я. – Зануда и Малышка – сами по себе.

– Это ведь вы сбросили местных соглядатаев с нашего следа.

– Плевое дело, – откликнулся Зануда. – Рвения много, умения достойные, опыт есть, да только с такими, как мы, они не сталкивались. А если и сталкивались, ничего полезного не вынесли.

– А ты что скажешь, воевода? – Быстрый взгляд раскосых глаз скользнул по Барчуку, но тот поперхнулся. Посмотрел на Ловца глаза в глаза.

– А я ведь не узнал тебя, – медленно промолвил бывший егерь.

– Ну как, воевода, нашел своего схимника? – Теперь в голосе степняка звучала неприкрытая насмешка.

И вдруг он рассмеялся в голос, хлопая себя по коленям:

– Эх, Искатель! Ах, Искатель! Что ж раньше мы с тобой не встретились? Два раза жизнь сводила! Учеников-то твоих я знаю, да, знаю. Вот эти две девицы – Корчев. Князь Будимир. Нанял меня найти их. Да, нанял. По следу шел – в Тихую Замуть пришел, там тоже наняли, только вот этого найти. Я же вас до границы с антами вел. Потом вернулся – и тем и другим сказал, где вы, с кем. Озолотился.

– И как? – спросил я.

– Два года жил безбедно. А эти умники, ох умники, решили в антов переодеться да на караван напасть. Снюхались княжьи люди да тати городские.

– В антов? – Я понимающе усмехнулся.

– Ну да, в антов. Они же жизни Пограничья не ведают. Хотя, вернее, не ведали. Лазутчиков-то послали, те подтвердили: нужные люди при караване. Ну и отпустили меня с заработанным золотом. Да, отпустили. Я же не убить был нанят и не девок связать да привести пред светлы очи Будимировы. Ой, и светлы очи у твоего, девка, батюшки.

– Как он там? – спросила Малышка, затаив дыхание.

– Здравствует, девица. На хвори не жалуется. А людей его лесные братья в той же засаде и положили. За антов, видать, приняли. Ну и дело привычное, стрелами утыкали, а кто от стрел попрятался, мечами искрошили. Лесные – они на расправу скорые. А уж потом и с последышем твоим судьба меня свела. Какое имя принял, воевода? Схимник Егерь был уже.

– Барчуком кличут, – отозвался тот, переходя на манеру речи Ловца.

– Ой, метко назвали. Барчук и есть. А гордости сколько! А гонору! Но упертый был. Я же его почти до костра твоего довел.

– Значит, это ты был, – кивнул я.