Шикаста - Дорис Лессинг

Армии живут по своим законам. Личность, втиснутая в форму и в рамки коллектива, тем более, армейского, перестает быть личностью. Массе, обезличенной формой, тоже нужно предоставить какую-то возможность деятельности, иначе она начнет действовать самостоятельно с непредсказуемыми последствиями, с точки зрения власть имущих гораздо худшими, чем такие мелочи, как воровство, грабеж и убийства мирного населения. В качестве паллиатива догадались создать как можно большее количество армий, одетых в разную форму и выполняющих различные функции. Эти армии поощрялись к соперничеству в разных более или менее безобидных формах, в основном, на маневрах и в спортивных играх.

Но подпирали новые и новые миллионы. Все большая доля полезного продукта планеты расходовалась на содержание армий. Их надо было кормить, одевать, обогревать — и все это за счет населения. Гражданская жизнь превращалась в малозначащий придаток. Расширялся разрыв между молодыми — в форме или рвущимися надеть форму — и старыми, даже не пожилыми, даже и совсем не пожилыми. Те, кто постарше, превращались в какой-то общественно незаметный прах.

Венчал структуру привилегированный класс администраторов, манипуляторов и экспертов в форме и без таковой. Эти люди преодолевали национальные барьеры, координировали действия в международном масштабе, сближаясь между собой и все больше отрываясь от национальных низов.

Кроме одетых в форму, обезличенных толп малограмотной молодежи имелись и специализированные армейские группы, которым уделялось особое внимание. Они формировались из лиц, проявляющих склонность к насилию, к убийству, имеющих опыт участия в боевых действиях Развитие техники упразднило необходимость в массовых армиях старого типа.

Не блистая грамотностью и общей образовательной подготовкой, так называемые армии юных отличались достаточно высокой профессиональной натасканностью, а особое внимание уделялось их психологической подкованности. Многоканальная индоктринация не всегда отличалась достаточной согласованностью, иногда противоречила наиболее очевидным фактам, к примеру, бросив беглый взгляд на географическую карту, можно было понять смехотворность иных геополитических претензий. Многое из сказанного легко толковалось на разный манер, выворачивалось наизнанку и обращалось в противоположную сторону. Каждый шикастянин и каждая шикастянка, независимо от образовательного уровня, свободно пользовались пропагандистскими словесными вывертами, необходимыми для выживания, но практическая жизнь по необходимости базировалась на фактах. Языки общения приобретали вид весьма своеобразный, запутанный, с многократным дублированием, запараллеливанием, с обходами и перемычками. Общение порой приобретало смехотворный характер.

Вскоре началось то, что каждое правительство предвидело, чего правящие круги опасались и старались предотвратить, отпихнуть подальше.

Очень скоро молодежные массы приступили к тому, что можно было обозначить термином «самообразование». Они понимали, что правительства их опасаются и как огня боятся их объединения. Видели они и бесцельность самого существования их «родных» организаций. Но понимание не улучшало ситуации. Они, к несчастью своему, оказались заложниками мира, где все возрастающие массы населения боролись за все уменьшающиеся ресурсы, где единственным просветом во мраке будущего оказывалось устранение, физическое уничтожение большинства, где война всех против всех становилась все более ощутимой реальностью. По всей планете армии юных входили в контакт одна с другой, обменивались визитами, совещались, и их решения противоречили «указам» правящих «троек» — и казалось, что над планетой разносится вой отчаяния. Ибо что поделаешь с этим прохудившимся, нуждающимся в починке миром? Молодые все больше ненавидели старших, обвиняя их во всех бедах. Осознав собственную силу, они начали диктовать свою волю правительствам. Как многократно случалось в истории стран этой планеты, армия теснила прогнившие гражданские власти. Но на сей раз такое происходило в масштабах всей планеты. Правительства строили глазки и делали сладкую мину при кислой игре, надеялись на чудеса, на очередное чудо-оружие.

Армии юных перенимали бразды правления. Эпидемии тем временем развивались в пандемии, истребляли население. Флора и фауна планеты гибли. Разразился голод. Участились стихийные бедствия.

Наши агенты кропотливо трудились на Шикасте, стараясь предотвратить несчастья, откорректировать ход событий.

Не прекращали действовать и агенты Шаммат. А также Сириуса. И Трех Планет. При этом все преследовали свои цели, чаще всего оставаясь невидимыми обитателям Шикасты, которые не умели опознавать пришельцев, как друзей, так и врагов.

Из дневника Рэчел Шербан

Наша семья занимает четыре маленьких комнатки на углу большого глинобитного дома. Если можно назвать домом этот муравейник из комнатушек, двери которых открываются на улицу и во двор. Не могу представить, как здесь жила бы одна семья, разве что она насчитывала бы не один десяток душ, как в русских семьях из толстых романов. У нас есть свой участок крыши — тот, что находится над нашими комнатами. В доме живет еще шесть семей, у каждой свой участок крыши, отделенный от соседских низкими стенками, за которыми не видно сидящих или лежащих, но над которыми торчат головы стоящих. Одна комнатка — спальня родителей. Вторая — Джорджа и Бенджамина. Третья моя каморка. И четвертая — общая, в которой мы едим и сидим, когда не выбираемся на крышу. Кухня находится снаружи, во дворе, там сооружена плита, слепленная из глины, из которой торчит неуклюжая дымовая труба.

Мы со всеми соседями в хороших отношениях, но особенно дружим с Ширин и Назимом. Ширин обожает Ольгу, ее сестра Фатима влюблена в меня.

В школе Назим учился отлично. Способный парень. Хотел стать физиком. Его родители делали все, чтобы дать ему возможность учиться, но не смогли удержать сына от ранней женитьбы. Ему не было и двадцати, когда родился первый ребенок. Пришлось искать работу. Теперь он конторский клерк, с семи утра до семи вечера торчит за письменным столом и еще рад, что нашел хоть такую работу. С пятью детьми особенно выбирать не приходится.

Я часто общаюсь с Ширин и Фатимой. Утром Назим уходит в свою контору. Покидают семьи и другие мужчины, кроме самых старых. Женщины болтают во дворе, ходят друг к другу в гости, сплетничают, хихикают, красятся, ссорятся; дети кажутся в это время общими. Близость чрезмерная, похоже на женскую школу. Иногда я ужасаюсь. Конечно, Запад есть Запад, а Восток есть Восток, но я, честно говоря, разницы между поведением женщин там и тут не вижу. У Ширин, к примеру, на все семейство остается две-три помидорины да луковицы, да горсть чечевицы, но она готовит чечевичную тефтельку для живущей через двор подруги; та, в свою очередь, посыпает сахаром йогурт и угощает Ширин. И получается пир, праздничная трапеза из чашки йогурта с несколькими крупинками сахару. Они дарят друг другу разные мелочи, балуют друг друга, ласкают. У них нет ничего — но они богаты. Очаровательно… Возможно, не слишком верно выбранное слово.

Ширин вечно усталая, едва на ногах держится. У нее язва на груди, которая то затягивается, то снова открывается. У нее опущение матки. Ширин иной раз выглядит на все сорок. Вечером возвращается домой усталый Назим, они ругаются, орут друг на друга, она вопит, он ее лупит, потом плачет. Она тоже плачет, утешает его. И дети плачут. Они хотят есть. Прибегает Фатима, призывает Аллаха, Назима называет нечистым, шайтаном. Потом те же этикетки примеряет на Ширин. Потом целует их и присоединяется к общему семейному плачу. Так выражается бедность. Они не знают, что такое сытость. Не знают, что такое медицинская помощь. Когда я упоминаю медицину, они представляют большую новую больницу, где пациенты мрут, как мухи, а обходятся с ними, как со скотиной. Их туда арканом не затащишь. В случае крайней нужды они обращаются к бабкам-знахаркам. Настоящий врач им не по карману. Ширин снова беременна. Это их радует. Еще не высохли слезы, а они уже смеются. Затем настает черед грубоватых двусмысленных и недвусмысленных шуток. Сейчас они займутся любовью. На следующий день Ширин щеголяет синяками от поцелуев на шее, незамужняя Фатима краснеет и отворачивается, замужние соседки подшучивают над обеими. Ширин гордится этими любовными наградами. Несмотря на свои болячки она почти всегда в хорошем настроении, отлично управляется с детьми. Почти всегда. Иногда она выдыхается, сидит, раскачиваясь, плачет, стонет. Фатима ее уговаривает, помогает сестре по дому. Назим тоже ее жалеет, потом снова начинаются споры, чаще шутливые. Для меня их отношения — тайна. Жизнь этих людей трудна, ему никогда не стать физиком, всю жизнь Назим просидит в своей конторе. Это его безмерно раздражает. Ширин в сорок превратится в старуху. Дети не все выживут. Мать сказала, что двое на ладан дышат, слишком слабы. Вследствие недоедания выжившим может грозить слабоумие.